Каирская трилогия

Махфуз Нагиб

Её губы раскрылись в восхищённой улыбке, и она с облегчением и твёрдой уверенностью в себе ответила, с милой гордостью задрав голову:

— Естественно…!

Хусейн засмеялся, а Камаль только улыбнулся. Брат её обратился со словами к другу:

— Аиду считают законодательницей мод и парижского стиля во всём нашем квартале…

Всё ещё улыбаясь, Камаль сказал:

— Естественно…

Аида вознаградила его за это мягким и нежным смехом, похожим на воркование голубки, очистившим его сердце от немногочисленных следов, оставленных странным аристократическим спором!..

«Мудрец — тот, кто знает, куда ставить ногу перед тем, как сделать шаг. Ты тоже должен знать своё место, оно не среди этих ангелов. Возлюбленная, что взирает на тебя поверх облаков, возвышается даже над своей ближайшей роднёй. Что в этом такого странного?!..У

неё не должно было быть ни родных, ни семьи. Видимо, она выбрала их себе, чтобы они служили посредниками между ней и её преданными рабами. Восхищайся её спокойствием и пылом, скромностью и высокомерием, наступлением и отходом назад, довольством и гневом. Всё это её качества. Утоли любовью своё жаждущее сердце, посмотри на неё. Песок мешает ей идти, и живость её здесь уже не такая шустрая, а шаги становятся всё длиннее, и торс её, словно ветка, качается на слабом ветерке. Однако она придала себе новый вид своей изящной походкой, равной в своей грациозности её обычной очаровательной ходьбе по мозаичной тропинке в саду. А если обернуться назад, то можно заметить её мягкие следы, отпечатавшиеся на песке. Знай, что она — это ориентир на неизвестной дороге, по которой бредут путники в поисках вершин страсти и озарения счастьем. Во время своих предыдущих визитов в эту пустыню твой день проходил в играх и прыжках, равнодушных к дуновениям скрытого смысла, так как бутон твоего сердца ещё не раскрылся… Но сегодня его лепестки, пока влажные от росы, источают восторг и вибрируют от боли. Если тебя и лишили твоего спокойного неведения, зато взамен даровали небесный трепет…, жизнь сердца и напевы света…»

— Я проголодалась…

Это с уст Будур сорвалась жалоба, на что Хусейн ответил:

— Пришло нам время возвращаться. Что вы думаете на этот счёт? В любом случае, нам предстоит ещё долгий путь, и любой, кто ещё не голоден, проголодается…

Когда они подошли к машине, Хусейн вытащил полную сумку и корзину с едой, и поставив их на капот, принялся снимать с корзины крышку. Аида предложила перекусить где-нибудь на одном из блоков пирамиды, и потому они пошли к пирамиде и взобрались на один из камней фундамента. Положив сумку и корзину посередине, они уселись на край камня, свесив ноги. Камаль расстелил газету, которая была в его сумке, и положил на неё еду, которую принёс с собой: две курицы, картофель, сыр, бананы и апельсины. Затем принялся следить за руками Хусейна, пока тот доставал из корзины «ангельскую пищу»: изысканные бутерброды, четыре бокала и термос… И хотя его собственная еда была пожирнее, но на его взгляд — по крайней мере, так казалось — ей не хватало такого же изобретательного изящества. На него напала тревога и стеснение. Хусейн же одобрительно поглядел на двух кур и спросил Камаля, принёс ли он столовые приборы. Камаль вытащил из сумки ножи и вилки, и начал резать кур на кусочки. Аида вытащила из термоса пробку и наполнила все четыре бокала золотистой жидкостью. Тут Камаль не удержался и с удивлением спросил:

— Что это?

Аида рассмеялась и не ответила. А Хусейн просто сказал, подмигнув сестре:

— Пиво…!

— Пиво?

Камаль громко вскрикнул, а Хусейн с вызовом сказал, указывая при этом на бутерброды:

— И свинина!..

— Ты что, шутишь со мной? Я не могу в это поверить…

— Нет, поверь и ешь. Какой же ты скептик! Мы принесли самую изысканную еду и самый вкусный напиток!..

Глаза Камаля расширились от изумления и тревоги. У него отнялся язык и он даже не знал что сказать. Больше всего его волновало то, что всю эту еду и напитки они подготовили ещё дома, а значит, с ведома и одобрения своей семьи!

— Ты разве раньше ничего подобного не пробовал?

— Нет необходимости отвечать на такой вопрос.

— Значит, попробуешь впервые благодаря нам!.

— Это невозможно…

— Почему?

— Почему?!.. На этот вопрос также нет необходимости отвечать…

Хусейн, Аида и Будур подняли свои бокалы и по глотку выпили, а затем повторили ещё раз. Брат с сестрой смотрели на Камаля с улыбкой, как будто говоря ему: «Ну что, видел, с нами ничего не случилось?!». Затем Хусейн сказал:

— Религия!.. Да?.. От бокала пива не опьянеешь, а свинина изысканна и полезна. Я не знаю, насколько мудра религия в вопросах еды!

Сердце Камаля съёжилось от этих слов, и хотя он не переступил границ любезности, всё же с упрёком произнёс:

— Хусейн. Не богохульствуй…

И впервые с тех пор, как начался банкет,

слово взяла Аида:

— Не думайте о нас плохо. Мы пьём пиво для возбуждения аппетита, а не ради чего-то ещё. А участие Будур в этом, возможно, убедит вас в наших добрых намерениях. А что касается свинины, то она очень вкусная. Попробуйте сами и не будьте таким ханбалитом-фундаменталистом. У вас есть большие возможности соблюдать требования религии в чём-то более важном…

И хотя её слова не отличались по сути от того, что сказал Хусейн, они принесли успокоение и мир его мучавшемуся сердцу. Душа его стремилась всеми порывами к тому, чтобы не нарушать их безмятежность и не задевать чувства. Он с нежной снисходительностью улыбнулся и принялся есть свою пищу, при этом говоря:

— Позвольте мне есть ту еду, к которой я привык. И сделайте мне честь также, разделив её со мной.

Хусейн засмеялся, и обращаясь к Камалю, сказал, указывая на сестру:

— Мы ещё дома договорились бойкотировать твою пищу, если ты отвергнешь нашу, но мне кажется, мы не достаточно хорошо оценили твои обстоятельства. И потому я освобожусь от этого договора в честь тебя. И возможно, Аида тоже последует моему примеру…

Камаль с надеждой поглядел на неё, и она, улыбаясь, сказала:

— Если обещаете мне не думать о нас плохо…!

Камаль восхищённо ответил:

— Смерть всем, кто о вас плохо подумает…

Они начали есть с большим аппетитом. Сначала Хусейн и Аида, затем Камаль, ободрённый их примером, тоже последовал за ними. Он сам подносил еду Аиде, которая ограничилась бутербродом и кусочком куриной грудки, а потом перевела своё внимание на фрукты. Камаль не смог сопротивляться желанию и украдкой поглядел на Хусейна и Аиду, пока они ели, чтобы полюбопытствовать, как они могут есть свою пищу. Хусейн поглощал свою еду, не обращая ни на кого внимания, будто он был один. Хотя при этом он не утрачивал своего замечательного образа, представлявшего в глазах Камаля столь любимую им аристократичность, свободную в нравах. Аида же продемонстрировала ещё один вид изящества, элегантности и утончённого воспитания, свойственного её ангельскому характеру, проявлявшегося то в том, как она резала мясо, хватала кусочки бутерброда кончиками пальцев или двигала челюстями, пережёвывая еду. Всё это происходило в лёгкой и непринуждённой манере, без каких-либо признаков смущения или затруднения. По правде говоря, Камаль с нетерпением и даже недоверием ждал этого часа, будто сомневался, что она вообще ест, как остальные человеческие существа… И вместе с тем, когда он узнал о том, какого вида пищу она потребляет, его религиозные чувства испытали смятение. Однако он находил в этой пищевой «странности», отличающейся от того, что ели другие его знакомые, сходство с тем, что ел он сам, и потому это успокаивало его недоумение. Он испытывал два противоречивых чувства, что поочерёдно сменяли друг друга: изначальную тревогу от того, что он видел, как она делает то же самое, что и все люди и животные, а затем некоторое облегчение из-за того, что это занятие их сблизило и поставило на одну ступень!.. Но душа всё никак не могла избавить его от многочисленных вопросов, и толкала его поинтересоваться, занималась ли она всеми остальными делами, естественными для других людей? Он не мог это отрицать, но и согласиться было также сложно. Он отказался отвечать себе на этот вопрос, столкнувшись с ранее неизведанным чувством, включавшем молчаливый протест против законов природы!..

— Меня восхищают твои религиозные чувства и моральный идеализм….

Камаль поглядел на Хусейна с осторожностью и подозрительностью, но тот попытался его убедить:

— Я это сказал искренне, не шутя…

Камаль выдавил из себя стеснительную улыбку, затем показал на остатки бутербродов и пива и сказал:

— Несмотря на это, то, как вы празднуете месяц Рамадан, не поддаётся описанию: зажигаются огни, в зале для приёмов читается Коран, муэдзины призывают на молитву на мужской половине дома, не так ли?

— Мой отец празднует ночи Рамадана с любовью и уважением, почитая традиции, которых придерживался ещё дед. Но вместе с тем, он и мама прилежно держат пост…

Аида с улыбкой сказала:

— И я…

Хусейн серьёзным тоном, которым хотел высказать что-то саркастическое, заметил:

— Аида постится один день из целого месяца, оказываясь не в состоянии продолжать после полудня!

Аида в знак мести ответила:

— А Хусейн ест во время Рамадана четыре раза в день. Завтрак, обед, ужин и предрассветный перекус!