Каирская трилогия

Махфуз Нагиб

— Ясин!.. Сын мой!.. Не верю глазам своим!.. Боже мой!.. Стал совсем мужчиной!..

Кровь прилила к её полному лицу. Он в смущении повернулся к ней, не зная, как встретить её. Он не ведал о том, какой будет их встреча, однако женщина сама освободила его от необходимости всё заранее готовить: она поспешила к нему и заключила его в объятия, с какой-то нервной силой прижав к себе. Она начала целовать его в грудь — единственное место его рослого тела, куда могли достать её губы, а потом интонации её захлебнулись, а глаза оросились слезами, и она покорно зарыла лицо у него на груди, пока дыхание её не восстановилось. Даже в тот момент он не сделал ни одного движения и не произнёс ни

одного слова, и хоть чувствовал глубокую боль, сохранял неподвижность; то, чего он не мог вынести, было сильнее его. Но он не подал ни одного признака жизни: да и какая такая жизнь тут может быть? Он так и стоял, не двигаясь и не говоря ни слова, поражённый до предела. И хотя поначалу он ни о каких переживаниях и не ведал, будучи уверенным в себе, однако, несмотря на то, что она так тепло и ласково встретила его, он не обнаружил никакого желания броситься ей в объятия или расцеловать её. Может, он не мог побороть в себе те грустные воспоминания, вросшие в его душу, словно хронический недуг, преследовавший его с самого отрочества? И хотя теперь он решительно обратил всю свою волю на то, чтобы освободиться от груза прошлого и совладать с мыслями, то самое изгнанное им прошлое отразилось в его сердце мрачными руинами. Он отгонял его, словно заразную муху ото рта, и в этот страшный момент осознал гораздо больше, чем за всё то время, что прошло: грустная правда состояла в том, что его сердце по-прежнему кровоточило, хотя он и вырвал оттуда свою мать.

Женщина подняла голову и поглядела на него, призывая приблизиться к ней. И он не смог противиться этому и подставил ей лицо. Она расцеловала его в обе щёки и в лоб. И во время объятия глаза их встретились; он облобызал её лоб от волнения, смущения и стыда, но не из-за какого-то иного чувства. И тут услышал, как она бормочет:

— Она мне сказала: «Здесь Ясин!» Кто бы это мог быть? Да кто же ещё! У меня только один Ясин и есть — тот, который запретил себе появляться в моём доме и встречаться со мной. И что же произошло? И как я внемлю мольбе на том свете? Бегом примчалась, словно полоумная, ушам своим не веря, и вот он — ты, ты, и никто иной, слава Аллаху! Ты оставил меня, когда бы совсем ещё мальчонкой, и вернулся ко мне взрослым мужчиной. Как же меня съедала тоска по тебе, я ведь даже не знала, жив ли ты…

Она взяла его за руку и потащила на диван, а он пошёл вслед за нею, спрашивая себя, когда же уйдёт эта бурная волна столь горячего приветствия, что нахлынула на него. И тут путь к цели стал для него ясен. Он пристально посмотрел на неё. Во взгляде его светилось любопытство, смешанное с волнением и удивлением. Она вроде бы и не изменилась за эти годы, лишь увеличилась в объёмах, хотя он по-прежнему хранил в памяти, какой красивой была её фигура тогда. А вот лицо её так и осталось круглым, пшеничного цвета, и ещё чёрные глаза, подведённые сурьмой, что прежде были красивыми и блестящими. Он смотрел на неё и не был рад всем этим украшениям и косметике на её лице и шее, будто ожидал, что годы их разрыва потушат её давнюю любовь ко всяким побрякушкам, косметике и нарядам по поводу и без повода, даже тогда, когда она была одна.

Они сели рядом; она то нежно смотрела на его лицо, то мерила восхищённым взглядом его рост и комплекцию, и наконец дрожащим голосом произнесла:

— О боже, я с трудом верю глазам своим. Это сон. Неужели это Ясин?! Жизнь моя прошла зря. Сколько же я звала тебя, надеялась на тебя, посылала к тебе одного за другим посыльных с весточкой. Ну что ещё сказать?.. Ну-ка дай лучше я спрошу тебя: как так вышло, что твоё сердце настолько очерствело к твоей матери?.. Как мне перестать взывать к тебе?… Как же так, что твоё сердце оставалось глухим к зову

моего опечаленного сердца?.. Ну как?… Как? Как же так, ты забыл, что у тебя есть здесь, в этой глуши, мать?

Он прислушался повнимательнее к её последней фразе — она прозвучала странно, словно взывала к иронии и одновременно к жалости. Это фраза будто выскользнула у неё от волнения. Да, ведь есть что-то или даже несколько этих «что-то». Он помнил и утром и вечером о том, что у него есть мать. Но что это «что-то»?

Он в недоумении поглядел на неё, не говоря ни слова. На мгновение их глаза встретились. Женщина опередила его слова:

— Почему ты ничего не говоришь?

Ясин вышел из состояния оцепенения, глубоко вздохнув, и сказал так, словно считал необходимым сказать именно эти слова:

— Я часто вспоминал тебя, но мои страдания были намного более ужасными, чем те, что ты могла бы перенести.

Но прежде чем закончились его слова, свет, что источали её глаза, потух. Зрачки её затуманились облаками разочарования, подгоняемых ветрами, что шли откуда-то глубоко, из самых недр горестного прошлого. Она была не в состоянии больше пристально смотреть ему в глаза, и опустила веки, грустно сказав:

— Я считала, что ты непричастен к прошлым бедам. Знает Аллах, не заслуживают они гнева твоего, что ты носил в себе все эти одиннадцать лет.

Он подивился её упрёкам, вызвавшим у него приступ ярости; в тайне он сам же осуждал свой внезапный гнев, и сердился на себя, но если бы не цель, с которой он сюда пришёл, то его вулкан извергся бы. Неужели она и впрямь имеет в виду то, о чём говорит?.. Неужели она настолько равнодушна к тому, чего натворила? Или считает, что ему ничего неизвестно?! Однако он стиснул зубы при помощи всей своей силы воли и произнёс:

— Так ты говоришь, что они не заслуживают моего гнева?.. Я считаю, что как раз заслуживают, и ещё как!

Она откинулась на спинку дивана, теряя силы, и кинула на него взгляд, полный не то упрёка, не то заискивания перед ним:

— В чём же позор для разведённой женщины, которая вновь выходит замуж?

Он почувствовал, как внутри него загорается словно пламя гнев, готовый вот-вот вспыхнуть в жилах, хотя внешне это проявлялось разве что по твёрдо сжатым губам. В то же время она продолжала говорить с той же наивностью, словно была убеждена в том, что её упрекнуть не в чем!.. Она спрашивала, что ж такого позорного в том, что «женщина» выходит замуж после того, как получила развод.

Да, ничего плохого или позорного тут нет. Такая «женщина» вполне может выйти замуж снова после развода. Ну а если эта женщина — мать, то это уже другое дело. Какое замужество она имеет в виду?!.. Ну, брак, после него развод, потом ещё один брак, и ещё один развод, и снова брак и развод?… Самым ужасным был брак с тем «продавцом фруктов»!.. Напомнить ли о том?.. Неужели он даст ей такую пощёчину своими горестными воспоминаниями? И открыто ей заявит, что его больше не держат в неведении обо всём, как она полагает? Эти ревностные воспоминания заставили его на этот раз позабыть о сдержанности. В негодовании он произнёс:

— Брак и развод, брак и развод. Это же возмутительно, и не подобает тебе. Ты уже и так безжалостно растерзала все фибры моей души…

Она с отчаянной покорностью стиснула руки на груди и как-то жалостливо сказала:

— Это не что иное, как злой рок. Мне не везёт, вот и всё.

Он не дал ей договорить; мускулы на лице его сжались, и вовсю раздулись. С отвращением, словно собственные слова претили его душе, он промолвил:

— И не пытайся оправдываться. Это лишь прибавит мне боли. Будет лучше, если ты предашь забвению наши страдания, которые мы так и не смогли стереть.