Каирская трилогия

Махфуз Нагиб

— Я бы убил тебя, если бы мог…

Она опустила глаза и с невыразимой грустью промолвила:

— Если бы ты это сделал, то избавил бы меня от этой жизни…

Терпению его пришёл конец, и он бросил на неё последний взгляд, затенённый ненавистью, и покинул дом. Пол в комнате задрожал под тяжестью его шагов. Когда он уже вышел на дорогу и стал приходить в себя, то тут-то и вспомнил о том, что совсем забыл про историю с её поместьем и имуществом, и даже не обмолвился ни словом, как будто вовсе не эта тема была главной причиной его визита!

19

Амина

распахнула дверь в комнату и, просунув лишь голову, с привычной ей мягкостью спросила:

— Не нужно ли вам чего-нибудь, мой маленький господин?

До неё донёсся голос Фахми:

— Заходи, мама, всего только пять минут, и я закончу…

Довольная, женщина вошла в комнату, произнося молитву, и увидела, что он стоит перед своим письменным столом. Лицо его было внимательным и серьёзным. Он взял её за руку и усадил на диван, стоявший вблизи двери, а затем сел сам и спросил её:

— Все заснули?

Женщина сразу поняла, что не с проста он попросил её помочь, и что за этим его вниманием и уединением что-то есть. Его внимательный настрой быстро передался ей, ибо она легко поддавалась внушению. В ответ она промолвила:

— Хадиджа и Аиша ушли в свои комнаты, как и каждую ночь. А от Камаля я только что вышла: он заснул у себя.

Этого момента Фахми ждал с тех пор, как уединился в комнате для учёбы в первые вечерние часы. До этого он не мог, однако, сосредоточиться по привычке на книге, что держал перед собой, и время от времени начинал следить за нитью разговоров, которые вели между собой мать и сёстры, в нетерпении, когда они уже закончат, или на Камале и маме, которые вместе заучивали слово за словом суру «Весть», пока, наконец, не воцарилась тишина, и мать не пришла проведать его и пожелать ему спокойной ночи. Вот тогда-то он и позвал её. Его напряжённое ожидание достигло своего предела. И хоть мать и выглядела как кроткая голубка, а он не испытывал в её присутствии ни сдержанности, ни страха, однако затруднялся ясно высказать ей своё желание. Его обуяло смущение, и долгое время он просто молчал, а потом веки его судорожно стали дёргаться, и он вымолвил:

— Мама, я позвал тебя по очень важному делу.

Женщина заинтересовалась ещё больше, пока в её чуткое сердце не прокрался страх или нечто подобное тому. Она сказала:

— Я внимательно слушаю тебя, сынок…

Он набрал побольше воздуха в лёгкие, чтобы расслабить напряжённые нервы, и произнёс:

— Что ты думаешь о том, чтобы…, я имею в виду, нельзя ли…

Он замер, колеблясь, сменил тон на более мягкий, вновь заколебался и сконфузился:

— Мне некому поведать о тайне, что у меня есть, кроме тебя одной…

— Конечно, конечно, сын мой.

И тут он, набравшись храбрости, сказал:

— А что ты думаешь, если я предложу тебе посватать за меня Мариам, дочку нашего соседа, господина Мухаммада Ридвана?…

Поначалу Амина восприняла с изумлением его слова, и ответом ему была её улыбка, свидетельствующая о её смущении, превышавшим радость. Но затем страх, что сковывал её грудь, рассеялся. Она ждала от него объяснений, чего же именно он хочет, а потом широко улыбнулась. Эта улыбка, блиставшая на её губах, словно излучала чистейший

восторг.

Она колебалась, не зная, что и сказать на это. А затем спросила:

— Ты и впрямь этого хочешь?… Я откровенно поведаю тебе, что я об этом думаю… поистине, тот день, когда я пойду сватать для тебя девушку из порядочного семейства, будет самым счастливым в моей жизни…

Лицо юноши зарделось, и в знак признательности он ответил ей:

— Спасибо, мама.

С мягкой улыбкой она посмотрела на него и с надеждой в голосе сказала:

— До чего же счастливый день сегодня. Я столько хлопотала и столько терпела! Аллаху не стоит труда вознаградить меня за все мои старания и терпение таким долгожданным днём. Да что там, и многими другими днями, подобными сегодняшнему, чтобы глаза мои, наконец, успокоились, глядя на тебя и на твоих сестёр, Хадиджу и Аишу…

Глаза её мечтательно смотрели куда-то, словно паря в мире прекрасных грёз. И вдруг что-то внезапно разбудило её, и она в тревоге одёрнула голову, как кошка при виде собаки, и в страхе пробормотала:

— Но как же… твой отец?

На губах Фахми появилась злобная улыбка. Он сказал:

— А вот как раз из-за этого я и позвал тебя на совет…

Женщина немного призадумалась, а потом, словно говоря сама с собой, сказала:

— Не знаю, какую позицию он займёт к твоей просьбе. Твой отец странный человек. Он не такой, как все остальные люди. То, что для других обычное дело, для него — настоящее преступление…

Фахми нахмурился и сказал:

— Но тут же нет ничего, что могло бы вызвать у него гнев или протест.

— Это моё мнение…!

— Пока я не закончу учёбу и не найду работу, я отложу объявление о свадьбе…

— Конечно… Конечно…

— Тогда какое может быть возражение?!

Она посмотрела на него говорящим взглядом, словно говоря: «И кто же потребует отчёта с твоего отца, если ему вздумается пойти против логики?» Она-то знала лишь беспрекословное повиновение ему, прав ли он был, или ошибался, справедлив ли был, или нет. Она сказала:

— Я желаю, чтобы он благословил твою просьбу своим согласием…

Юноша с воодушевлением произнёс:

— Мой отец женился, когда был в моём возрасте. У меня нет такой цели. Однако я дождусь, когда не будет никаких возражений ни с одной стороны, и женитьба станет естественным делом…

— Да исполнит Господь наши просьбы…

Они надолго замолчали, лишь переглядываясь. Их сейчас объединяла лишь одна-единственная мысль. Очевидно, оба осознавали, что прекрасно друг друга понимают, и даже без труда читают мысли. Затем Фахми заговорил, высказывая то, что занимало их обоих:

— Нам осталось лишь подумать, кто же заговорит с ним на эту тему…!

Мать улыбнулась, и улыбка эта сняла с души волнение и тревогу; она поняла, что сын у неё смышлёный, и напоминает ей об обязанности, которую не сможет исполнить в одиночку, без её помощи. Она не стала возражать, ибо другого пути просто не было; приняла помимо своей воли, как поступала и во многих других случаях, прося Аллаха о благоприятном исходе дела, и мягко сказала:

— А кто же ещё, кроме меня, заговорит с ним?… Господь наш с нами…