Каирская трилогия
Шрифт:
— Поразмысли над этим делом, Хадиджа. Это не игра, и ты — старшая сестра, а долг остаётся долгом, каким бы горьким он ни казался. Те, кого это касается, должны знать. Раскроешь ли ты эту тайну отцу?! По правде говоря, я даже и не знаю, как говорить с ним о подобной опасной тайне. А может, с Ясином?! Но с ним — всё равно что ни с кем, ведь самое большее, что от него можно ожидать — что он будет выводить непонятные трели. Или может, с Фахми? Но он тоже, в свою очередь, всецело преклоняется перед золотистыми волосами. Думаю, что самым лучшим будет сообщить об этом маме, и пусть она делает так, как сочтёт нужным.
Она
— Что тебе надо?
Хадиджа спросила:
— Ты угрожаешь мне?
Аиша хотела что-то сказать, но к горлу её неожиданно подступил комок слёз, не давший ей возможности сказать, и она разрыдалась. Хадиджа молча уставилась на неё и задумалась. Затем насмешливая улыбка сошла с её лица, она нахмурилась и она без всякого удовольствия стала прислушиваться к рыданиям сестры, а потом сказала, на этот раз уже серьёзным тоном:
— Ты совершила ошибку, Аиша.
Лицо её помрачнело пуще прежнего, а нос словно стал ещё больше и массивнее. Она, казалось, явно переживала, и продолжила:
— Ты должна сознаться в своей ошибке. Ну-ка скажи мне, как тебе пришла в голову такая ужасная шутка? Ты сумасшедшая что ли?
Вытирая глаза, Аиша пробормотала:
— Ты обо мне плохо думаешь.
Хадиджа вздохнула, нахмурившись, словно её уже начало тяготить это напрасное упрямство, и она, наконец отступилась от своего агрессивного намерения или даже забавы, ведь она всегда знала, где и когда нужно остановиться, не выходя за рамки. Она уже вдоволь насытила своё жестокое желание поиздеваться над другими, и удовлетворилась, как обычно, однако у неё оставались желания иного рода, совсем не жестокие и не агрессивные — если она ещё не насытилась — желания, что исходили от любви к своей сестре, скорее материнской любви, о которой знал каждый в семье, как бы ни тяжело ему ни было переносить эту самую любовь. И под действием желания насытить её, она сказала:
— Не упрямься, я же видела всё собственными глазами. Я не шучу сейчас, однако хочу тебе откровенно сказать, что ты совершила большую ошибку. Раньше нашему дому не была знакома подобная забава, и не следует ему знакомиться с ней ни в настоящем, ни в будущем. Это всего лишь легкомыслие, что сбило тебя с ног. Послушай меня внимательно и внемли моему совету — никогда к этому не возвращайся. Ничто не скроется, даже если и будет долго храниться в тайне. Представь себе, что с нами всеми будет, если один из наших соседей будет подсматривать за тобой, ведь ты знаешь, каковы людские языки, и подумай, что будет, если эта новость дойдёт до ушей отца. Боже упаси тогда!
Аиша опустила голову, не нарушив молчание, выражавшее её признание — лицо её заалело от стыда — так кровью внутри неё истекала совесть, израненная совершённой ею ошибкой, — и тут Хадиджа тяжело вздохнула и сказала:
— Смотри не делай этого… берегись… понимаешь меня?
Затем на неё повеяло насмешливым духом, и тон её немного изменился:
— А он тебя не видел? Что же помешало ему подойти к тебе, как это делают благородные мужчины? Тогда мы тысячу раз скажем до свидания, и ещё шестьдесят раз — умница…
Аиша перевела дыхание, и вялая улыбка появилась на её устах, сверкнув, словно первый проблеск бодрости в глазах после долгого забытья. Хадидже
— Только не думай, что теперь ты в безопасности! Мой язык молчать не станет, если ты не будешь себя хорошо вести…
Та её спокойно спросила:
— Что ты имеешь в виду?
— Не бросай его, пока он вновь не проявит своих дурных наклонностей, займи его чем-нибудь интересным, чтобы он увлёкся этим вместо тебя, например, бонбоньеркой какой-нибудь…
— У тебя есть всё, что захочешь, и даже больше.
Воцарилось молчание, обе погрузились в раздумья. Но сердце Хадиджи — как и с самого начала — наслаждалось прямо противоположными чувствами — ревностью, бешенством, состраданием и нежностью…
23
Амина была занята сервировкой стола для кофе, чтобы по традиции посидеть за ним после обеда, когда к ней прибежала Умм Ханафи с радостным блеском в глазах и прекрасными новостями, и тоном откровения поведала:
— Хозяйка, какие-то три незнакомые женщины хотят прийти к тебе с визитом…
Амина освободила руки и быстро выпрямилась, что указывало на то, что новость произвела на неё эффект, пристально и внимательно посмотрев на служанку, словно эти посетительницы пришли к ней из царского дворца или даже спустились с небес, и произнесла недоверчиво:
— Незнакомые?!
Тоном, не лишённым радости победительницы, Умм Ханафи сказала:
— Да, госпожа моя. Они постучали в дверь, я открыла, и они сказали: «Это случайно не дом господина Ахмада Абд Аль-Джавада?» И я ответила им: «Ну да, он самый». Они спросили: «Женщины наверху?». И я ответила: «Да». Тогда они сказали: «Мы хотели бы нанести визит». Я спросила: «Мне сказать, кто визитёры?». Одна из них засмеялась и сказала: «Оставь это нам, на посланнике лежит лишь передача сообщения». И вот я прилетела сюда, к тебе, моя госпожа, и себе самой говорю при этом: «Господь наш, да сбудутся наши мечты!»
Глаза хозяйки не оставляло беспокойство, и она поспешно сказала:
— Зови их в гостиную…Поспеши…
Она застыла на несколько секунд без движения, погрузившись в новые размышления и счастливые грёзы, открывшие внезапно перед ней свой богатый мир, хотя они и казались главной её заботой на протяжении последних лет. Затем она пришла в себя и позвала нетерпящим отлагательств тоном Хадиджу, и та сразу же пришла. И едва взгляды их встретились, как на губах её заиграла улыбка и, не сдерживая себя от радости, она сказала:
— Три незнакомые женщины у нас в гостиной… Надень своё самое лучшее платье… и подготовься…
Когда лицо девушки покрылось румянцем, то и лицо матери тоже стало пунцовым, будто и ей передалась эта инфекция под названием смущение. Она покинула залу и направилась в собственную комнату на верхнем этаже, чтобы в свою очередь также подготовиться к приёму гостей. Хадиджа отсутствующим взглядом посмотрела на дверь, за которой скрылась мать — сердце её колотилось так, что было больно — и спросила сама себя: «Что же кроется за этим визитом?» Затем она отстранилась от этих мыслей, и её деятельный ум быстро восстановил свои обороты: она позвала Камаля, который прибежал из комнаты Фахми, и, не дав ему и слова сказать, произнесла: