Каирская трилогия
Шрифт:
— У меня имеются серьёзные сообщения о ваших экстремистских статьях. И кроме того, ваш журнал, как известно, пользуется дурной репутацией…
— Мои статьи не выходят за границы защиты принципов социальной справедливости…
— Так вы коммунист?
— Я социалист. А большинство депутатов парламента призывают к социализму, да и сам закон не осуждает коммунизм за его идеи, пока он не прибегает к насильственным методам…
— Так значит, мы должны подождать, пока собрания, что вы устраиваете у себя в квартире, не превратятся в насилие?
Ахмад задался вопросом, неужели им стала известна тайна их листовок и ночных выступлений?!
— Я собираю у себя дома только близких друзей, и у меня бывает в день не более четырёх-пяти человек. Наши идеи весьма далеки от насилия…
Офицер перевёл взгляд с одного на другого, и немного поколебавшись, сказал:
— Вы оба образованные и… воспитанные. И к тому же женатые, не так ли? Ладно. Не лучше ли будет вам заняться своими личными делами и избегать неприятностей?..
Абдуль Муним ответил ему своим зычным голосом:
— Благодарю вас за совет, которому я никогда не последую…
Офицер не удержался от короткого смешка, вырвавшегося у него как будто помимо его воли, и сказал:
— Во время обыска мне стало известно, что вы внуки покойного Ахмада Абд Аль-Джавада, и ваш покойный дядя Фахми был моим близким другом. Полагаю, вы знаете, что он погиб… на заре своей юности, когда его товарищи выжили, чтобы потом занять высокие посты…
Ахмад, раскусивший секрет такой странной мягкости офицера, поразившей его, сказал:
— Позвольте мне спросить вас, господин, каким бы стал Египет, если бы не жертвы, принесённые моим дядей и другими, подобными ему?!
Офицер покачал головой и промолвил:
— Рассудительно подумайте над моим советом вам, и избавьтесь от этой губительной философии!..
Тут он встал:
— Вы останетесь гостями в нашей тюрьме до тех пор, пока не будет закончено расследование. Желаю вам приятного пребывания…
Они покинули комнату, где их взяли под стражу ефрейтор и два вооружённых полицейских, и все вместе спустились на первый этаж, затем свернули в тёмный и очень влажный зал и немного прошли вперёд, где их встретил тюремщик со своим электрическим фонарём, словно для того, чтобы показать им дверь камеры. Он открыл дверь и провёл их в камеру, направив фонарь на циновки, приготовленные для них. Фонарь осветил место, которое оказалось камерой средних размеров с высоким потолком и маленьким зарешёченным окошком в самом верху стены. Камера оказалась заселена постояльцами: двумя молодыми людьми по виду похожими на студентов, и тремя босыми мужчинами отталкивающей безобразной наружности.
Как только дверь за ними закрылась и опустилась темнота, проникший в камеру свет и движение шагов вновь прибывших разбудил спящих. Ахмад шёпотом сказал брату:
— Я не буду садиться сюда, иначе меня убьёт эта сырость, лучше давай дождёмся утра стоя!
— Мы вынуждены будем присесть рано или поздно. Ты знаешь, когда нас освободят из этой тюрьмы?
Тут послышался голос — они отчётливо осознали, что он принадлежал одному из юношей:
— Всё равно придётся вам сесть. Это неприятно, конечно, но это легче, чем простоять так несколько дней…
— Вы здесь давно?
— Уже три дня!
Наступила пауза, пока голос не спросил снова:
— Почему вас арестовали?
Абдуль Муним лаконично ответил:
— Очевидно, по политическим причинам…
Голос засмеялся:
— В последнее время большинство тех, кто сидит в этой тюрьме, попадали сюда по политическим причинам. До вашего прихода нас было меньшинство…
Ахмад
— В чём вас обвиняют?
— Сначала скажите вы, вы ведь новички! Хотя нет смысла задавать вопросы, после того, как мы заметили у одного из вас такую же бороду, как у «Братьев»!
Улыбаясь в темноте, Ахмад спросил его:
— А вы?
— Мы оба — студенты-юристы, обвиняемые в распространении подпольных листовок, как они говорят…
Ахмад рассвирепел и спросил:
— Они поймали вас с поличным?
— Да…
— А что было в листовках?
— Отчёт о том, как перераспределяют сельскохозяйственные ресурсы в Египте…
— Газеты публикуют это даже на фоне законов военного времени!
— Плюс к этому немного восторженных увещеваний!
Ахмад снова улыбнулся в темноте и впервые почувствовал облечение от того, что он не один. Голос заговорил снова:
— Мы не столько боимся закона, сколько боимся ареста…
— Имеются радостные предвестники перемен…
— Но мы останемся мишенью, кто бы ни пришёл к власти…
Тут раздался грубый громкий голос:
— Хватит уже вам болтать, дайте нам поспать…
От его слов проснулся его товарищ, который спросил, позёвывая:
— Уже утро?
Первый с насмешкой ответил:
— Нет. Но наши приятели считают, что они в курильне опиума…
Абдуль Муним глубоко вздохнул и тихо шепнул Ахмаду:
— Меня бросают в такое место только потому, что я поклоняюсь Аллаху?!
Ахмад, улыбаясь, прошептал ему на ухо:
— А в чём моя вина, если я не поклоняюсь Ему?!
Никто больше не имел желания говорить. Ахмад же задавался вопросом: что послужило причиной для ареста остальных? Кража? Драка? Пьянство и дебош? Он давно уже писал о народе, закутавшись в халат в своём красивом кабинете, и вот он — этот народ, сыпящий проклятия или храпящий во сне. Это были угрюмые жалкие лица, которые он успел заметить в свете фонарей на какой-то миг; вон тот человек почесал голову и подмышки — наверно, у него вши, которые постоянно по нему ползали.
«Он и есть тот самый народ, ради которого ты живёшь. Тогда почему тебя так беспокоит мысль о контакте с ним?! Вон тот человек, на которого возложена миссия спасти всё человечество, должен перестать храпеть и осознать свою историческую роль — подняться ради спасения всего мира!»
Он сказал себе: «Нас объединяет то, что все мы — люди, несмотря на то, что находимся в этом тёмном сыром месте. „Брат-мусульманин“, коммунист, пьяница — все едины, все мы — как один, несмотря на то, что кому-то повезло в жизни, а кому-то — нет». Снова начав разговор сам с собой, он подумал: «Почему ты не занимаешься своими личными делами, как и сказал офицер полиции? У тебя есть любящая жена, солидный доход. Человек счастлив, когда он является мужем или отцом, сыном, служащим, но он всё же обречён на невзгоды или даже смерть, так как он всего-только человек. Неважно, приговорят ли его на этот раз к тюремному заключению или освободят, в глазах его будут стоять эти огромные и мрачные ворота тюрьмы на горизонте всей жизни. Он снова спросил себя: „Что толкает меня на этот опасный, ослепительно яркий путь?.. Не то ли человеческое существо, что скрывается глубоко во мне, сознающее свою суть и понимающее своё общечеловеческое, историческое положение. Отличие человека от всех остальных созданий — в том, что он сам может приговорить себя к смерти по собственной воле и осознанному выбору“…»