Каирская трилогия
Шрифт:
— Ну нет, если бы их целью было покуситься на наши дома, они бы не стояли там молча всё это время…
Он не был полностью уверен в своих словах, однако нашёл, что это будет самым лучшим, что можно было сказать в тот момент. Мать снова спросила его:
— И до каких пор они будут тут стоять?!
С рассеянным взглядом он ответил ей:
— А кто их знает?!.. Они устанавливают палатки, а раз так, то скоро отсюда не уйдут..
Он понял, что она спрашивает его, как если бы он был командиром военного отряда, и поглядел на неё с нежностью, скрывая язвительную улыбку, задрожавшую на его бледных губах. Он задумался на миг о том, чтобы пошутить с ней, однако драматизм ситуации отбил
— Вы видели англичан?..
Зейнаб закричала:
— Это я услышала, затем высунулась из окна и увидела их, а затем разбудила господина Ясина…
Ясин продолжал:
— Я стучал в дверь к отцу, пока он не проснулся, и сообщил ему, а когда он увидел их собственнолично, приказал никому не покидать дом и не поднимать засовы. Но что же они там делают?… И что нам делать?… Неужели в государстве нет правительства, которое бы нас защитило?..
Фахми ответил:
— Я думаю, что если они и будут нападать, то только на демонстрантов.
— Но до каких пор мы будем заложниками в собственном доме?!.. Дом полон женщин и детей. И как они могут встать здесь лагерем?
Фахми сконфуженно пробормотал:
— С нами будет то же, что и с другими, давайте подождём и наберёмся терпения…
Зейнаб с заметной нервозностью воскликнула:
— Мы больше ничего не увидим и не услышим, кроме ужаса и горя. Да проклянёт Господь наш этих ублюдков…
В этот момент Камаль открыл глаза и в изумлении перевёл их на собравшихся в его комнате. Затем сел на постели и вопросительно поглядел на мать. Она подошла к кровати и рукой погладила его по большой голове, приглушённым голосом, в рассеянных мыслях прочитала над ним «Аль-Фатиху». Мальчик спросил её:
— Что вас всех привело сюда?
Она пыталась сообщить ему новость в наиболее подходящем виде, и мягко произнесла:
— Ты сегодня не пойдёшь в школу…
Мальчик в восторге переспросил:
— Из-за демонстраций?
Фахми с некоторой горячностью произнёс:
— Англичане заблокировали дорогу!
Камаль понял теперь тайну их собрания и в оцепенении посмотрел на их лица, затем вприпрыжку подбежал к окну и долго глядел наружу из-за ставень. Наконец он в волнении сказал:
— Они собрали ружья горками по четыре в каждой…
Он поглядел на Фахми, словно взывая к нему о помощи, и в страхе вымолвил:
— Они нас убьют?..
— Они никого не убьют. Они пришли сюда, чтобы перехватить демонстрантов…
Зависла краткая пауза, и тут мальчик, словно обращаясь сам к себе, сказал:
— До чего красивые лица у них…!
Фахми насмешливо спросил его:
— Они и впрямь тебе понравились?..
Камаль наивно ответил:
— Очень. Я же представлял их себе в образе чертей…
Фахми с горечью произнёс:
— Кто знает, может быть, если бы ты увидел настоящих чертей, тебе бы понравился их облик..!
В тот день они не поднимали засовы на дверях дома, и не открывали окна, выходящие на дорогу, даже чтобы проветрить и впустить в дом солнечные лучи. Впервые господин Ахмад разговорился, сидя за столом и завтракая в кругу семьи. Он тоном знатока сказал, что англичане сурово настроены против демонстраций, и потому они заполонили все кварталы, где больше всего демонстрантов, и по его мнению, они должны остаться дома,
— Но отец, из-за того, что мы остались дома, в школе могут подумать, что мы бастуем!
Ахмад не знал ничего о том, что его сын и сам участвует в демонстрациях, и потому он сказал:
— Это продиктовано необходимостью. Вот твой брат — он чиновник, и сейчас в более щекотливом положении, чем ты. Здесь имеется явное оправдание…
Сейчас было не самое подходящее время, чтобы проявлять смелость и обращаться к отцу, так как, с одной стороны, он боялся его гнева, а с другой — приказание отца никому не покидать дома было достаточным оправданием перед его совестью и мешало ему выйти на улицу, заблокированную со всех сторон войсками, жаждущими крови его братьев-студентов. Отец поднялся из-за стола и удалился к себе в комнату, а мать и Зейнаб тут же занялись своими домашними обязанностями.
Тот день был солнечный — как обычно в конце марта — и наполненный весенним тёплым ветерком — дыханием весны. Три брата поднялись на крышу и уселись под навесом из плюща и жасмина. Камаль нашёл себе развлечение в шалаше с курами, да ещё какое! И перебрался туда. Он насыпал курам зёрен и весело гонялся за ними, подбирая найденные яйца, в то время как братья заговорили о сенсациях, что передавались из уст в уста: о разгоревшейся со всех сторон в дельте Нила революции — от крайнего севера до крайнего юга. Фахми рассказывал о том, что ему было известно о прекращении работы железной дороги, телеграфа и телефона, о проведении демонстраций в различных провинциях страны, о боях, которые разгорелись между англичанами и революционерами, о народных массах, мучениках, всеобщих похоронах, на которых несли десятки погребальных носилок, о бастующих в столице студентах, рабочих, адвокатах, о том, что больше ни на чём нельзя было проехать, кроме как на телегах-двуколках. Юноша пылко сказал:
— Это на самом деле революция?.. Они словно звери убивают людей по собственной прихоти, и только отнимают жизнь, сея одну смерть…
Ясин, удивлённо покачав головой, сказал:
— Я и не представлял себе, что у нашего народа есть боевой дух…
Фахми, словно забыв, насколько был охвачен отчаянием, прежде чем вспыхнула революция, что застала его врасплох и ошеломила, произнёс:
— Да, он полон бессмертного боевого духа, что горит в его теле повсюду: от Асуана до Средиземного моря. Революцию подняли англичане, и теперь она никогда не погаснет.
С улыбкой, игравшей на губах, Ясин сказал:
— Даже женщины, и те вышли на демонстрации…
Фахми как пример привёл строки из касыды Хафиза [53] о демонстрациях женщин:
Вышли красавицы в знак протеста,
И начали рассматривать друг друга.
А чёрные платья сделали они эмблемой своей.
Словно звёзды взошли они, ослепительно сверкая во мраке.
53
Ибрагим Мухаммад Хафиз (1871–1932) — египетский поэт писатель и переводчик, один из классиков современной арабской литературы, внёсший значительный вклад в обновление египетской поэзии конца 19 — начала 20 века.