Как на духу
Шрифт:
ную еду для пропитания и горшок для исправления надобно-
стей. Я ложился на диван и читал, читал, читал…, мысленно
переносясь в тот мир, о котором говорилось в книге. Вот уж, действительно, «всем хорошим во мне я обязан книгам». Так
продолжалось и продолжается всю мою жизнь.
Когда пришла пора школьной учебы (1935 г.), мое время-
провождение круто изменилось. Меня было невозможно запи-
рать в комнате, и я переместился во двор. Это был уже иной
мир.
Придется описать по отдельности каждое из этих слагаемых.
Школа располагалась в Чернышевом переулке, недалеко
от дома. Вернее, во время учебы в первом и втором классе
расстояние это казалось мне большим, но постепенно оно
стало скукоживаться и становилось все меньше и меньше.
Помню первый день в первом классе, когда мама отвела меня
в школу, держа за руку. Я шел за ней с замиравшим от нетерпе-
ния и страха сердцем, но все обошлось достаточно прозаично.
Учился я хорошо, без особых срывов или триумфов. Помню
лишь крупную неприятность в первом или во втором классе, когда учительница вызвала маму и пожаловалась на мой пре-
скверный почерк, который было невозможно разобрать. Тогда
на каллиграфию (чистописание) обращали большое внимание, а мой почерк был похож на то, как «курица по листу ходила».
Мама расстроилась и в первый же визит папы попросила его
воздействовать на меня. И он воздействовал, отстегав меня
ремнем. Было не больно, но очень обидно, и я проплакал весь
вечер. Это был единственный раз, когда меня наказали физи-
чески, и я сильно переживал по этому поводу. Но, по-види-
мому, урок подействовал: я приложил некоторые усилия и мой
почерк изменился к лучшему.
10
Соломоник А.Б. Как на духу
Учился я легко, память была как губка. Я впитывал все, что
слышал на уроках, и мне не приходилось тратить много вре-
мени на приготовление домашних заданий. Дело облегчалось
тем, что, имея сильную близорукость (видимо, из-за постоян-
ного чтения), я сидел на передней парте. До выпускного деся-
того класса я не помню себя проводящим за домашними зада-
ниями более четверти, максимум получаса. Но отметки я имел
хорошие, а в конце года обычно получал Похвальную грамоту.
Одна из них у меня сохранилась. Привожу ее снимок не ради
хвастовства, но чтобы показать, что это такое. И содержание
и оформление ее отражают дух той эпохи. Вот она: Школазанималаменяне
ниями, были еще внеклассные мероприятия, прием в пионеры, влюбленности и товарищества. Но все это проходило для меня
неглубоко и безболезненно – эмоции сохранялись для двора
и для нескончаемого чтения. Отчетливо вспоминается лишь
драматический кружок, куда я попал уже в шестом классе. Там
поставили пьесу по книге Дюма «Двадцать лет спустя». Кто-то
из старшеклассников создал по роману сценическую версию: набрали исполнителей, отрепетировали и сыграли на школьной
1. Детство 11
сцене. Не знаю, каким образом вышли на меня; скорей всего, меня втянул в это дело мой лучший и незабвенный друг Лёша
(о нем чуть позже), и я получил роль Атоса. Стоит отметить, что
в период моего детства произведения Дюма-отца были очень
популярны среди молодежи. Я очень гордился своим участием
в этой постановке, где главную роль играли, разумеется, стар-
шеклассники. Сыграл я эту роль без особого блеска, но воспо-
минания о событии долго еще будоражили воображение.
Вспоминаю и о первой влюбленности. Предметом моего
обожания была девочка из моего класса. Она сидела на парте
в первом ряду от доски, была мала ростом, и звали ее Мила.
Мне она казалась верхом совершенства, хотя я этого не выка-
зывал. Помню, как я, спрятавшись за угол, подглядывал за ней, а она беззаботно проходила мимо, не догадываясь о своем
соглядатае. Этим, однако, все и завершилось. Все происходило
в полном соответствии со стихами одного из моих любимых
поэтов Наума Сагаловского:
«… и сладкий хмель в душе моей, а мимо, а мимо эта девочка идет,
предмет моей любви и воздыханий.
Я ей кричу: останься, подари
на память мне хоть пару нежных слов,
улыбку, взгляд, руки прикосновение,
и счастлив я – на много дней вперед.
Кричу, зову, а девочка уходит,
уходит, как проходит сквозь меня…»
Многое в школе проходило «сквозь меня», не задевая, зато
во дворе и с книгами многое застревало и заставляло заду-
маться. Во-первых, во дворе меня посетила дружба; дружба, выдержавшая испытание временем и беспощадным круговоро-
том происходивших событий. Вскоре после переезда на новое
место жительства я познакомился и подружился с обладателем
огромных глаз и огромного обаяния, с мальчиком по имени
Ашот, сменившим потом имя на Алексей, в просторечии —
Лёша. Его история была подобная моей: мать развелась с отцом, вышла замуж за довольно известного художника, но мальчика