Как повергнуть герцога
Шрифт:
Монтгомери наблюдал за ней, сохраняя невозмутимое аристократическое выражение лица. На его гладком шёлковом галстуке так же невозмутимо поблёскивала бриллиантовая булавка.
— Надеюсь, вы встали так рано не из-за проблем с вашей комнатой? — спросил он.
— Комната превосходна, ваша светлость. Просто для меня сейчас совсем не ранний час.
Её ответ вызвал вспышку интереса в его глазах.
— Действительно, совсем не ранний.
В отличие от неё, его никто не заставлял вставать до рассвета. Наверняка, ему это просто
Лакей, помогавший сесть Аннабель, склонился над её плечом.
— Предпочитаете чай или кофе, мисс?
— Чай, пожалуйста, — ответила она, зная, что благодарить прислугу нельзя, ведь в таких богатых домах это непринято. Лакей предложил набрать в её тарелку еды, и, поскольку было бы неловко встать едва сев, она согласилась. По правде говоря, ей не особо хотелось есть. Горничная, должно быть, зашнуровала корсет туже, чем привыкла Аннабель.
Монтгомери уже давно завершил свой завтрак. Рядом со стопкой газет стояла пустая чашка. Но почему тогда он велел Аннабель сесть рядом? Герцог был погружён в чтение. Теперь она знала, что он человек долга. Вежливость, вероятно, входила в его обязанности наряду со спасением от самого себя своевольных гостей на морозе. Ей придётся сделать пометку в анкете Монтгомери об этой вежливости. Правда, она быстро ему изменяла, если он принимал гостью за даму полусвета.
— Вы одна из активисток леди Тедбери, — проговорил он.
Что ж. Герцог не стеснялся в выражениях.
— Да, ваша светлость.
— Почему?
Он явно проявлял неподдельный интерес.
На спине начали собираться капельки пота.
Аннабель находилась лицом к лицу с их врагом и чувствовала себя не в форме. Спокойствие. Только спокойствие.
— Я — женщина, — ответила она. — Для меня вполне естественно верить в наши права.
Монтгомери на удивление по-галльски пожал одним плечом.
— Многие женщины не верят в такого рода права, — сказал он. — Вне зависимости от того, будут ли приняты поправки в закон о собственности 1870 года, для вас лично ничего не изменится.
Опять это высокомерие. Конечно, герцог догадался, что у неё нет никакой собственности, которую она могла потерять, выйдя замуж, а значит, и на право голоса ей рассчитывать не стоило. Его высокомерие раздражало больше всего, когда он был прав.
Она облизнула пересохшие губы.
— Я верю в этику Аристотеля, — сказала Аннабель, — он считал, что стремление к общему благу имеет большую ценность, чем стремление к благу индивидуума.
— Но во времена греческой демократии женщины не имели права голоса, — парировал герцог, на его губах заиграла тень улыбки. Можно было подумать, что он получал удовольствие от их разговора.
Блеск в его глазах добавил Аннабель безрассудства.
— Греки забыли включить права женщин в общее благо, — сказала она. — Распространённая ошибка. Судя по всему, о них частенько забывают.
Он
— Тогда что вы скажете о том, что мужчины без собственности тоже не могут голосовать?
Монтгомери явно получал удовольствие. Как кот, играющий с мышью, прежде чем её съесть.
В висках начало пульсировать, от чего всю голову охватила нестерпимая боль. Но они находились с герцогом наедине, он её слушал. Она должна попытаться.
— Возможно, мужчинам тоже не хватает равноправия, ваша светлость. — Этого говорить не следовало.
Монтгомери покачал головой.
— Вы не только феминистка, но ещё и социалистка, — подытожил он. — Мисс Арчер, не нужно ли мне беспокоиться о моём штате прислуги, пока вы здесь? Вдруг завтра, вернувшись из Лондона, я обнаружу восстание персонала?
— Я бы не посмела, — пробормотала она. — Под домом, наверняка, находится темница.
Он окинул её ястребиным взглядом.
— Не сомневайтесь, — сказал герцог и добавил: — Вы хорошо себя чувствуете, мисс?
— Вполне.
Темница? Больше не было смысла отрицать, что Аннабель немного лихорадило.
Вернувшись, лакей поставил перед ней тарелку с копчёной рыбой, жареными почками и зеленоватым пюре. Как только её носа достиг горячий солоноватый аромат, Аннабель начало мутить.
— Принеси мисс Арчер очищенный апельсин, — щёлкнув пальцами, сказал Монтгомери, ни к кому конкретно не обращаясь.
Аннабель уставилась на его изящную руку с длинными изящными пальцами, лежавшую на столе. Она могла принадлежать человеку, который играл на классическом инструменте. На мизинце красовалась герцогская печатка с тёмно-синим сапфиром, который поглощал свет, как крошечный океан.
Аннабель чувствовала на себе взгляд Монтгомери, чувствовала, что он заметил, как она его разглядывает.
— Это “Манчестер гардиан”, — быстро проговорила она, кивнув на газету, которую он отложил в сторону.
Монтгомери искоса на неё посмотрел.
— Я так понимаю, вы приняли меня за читателя "Таймс".
— Скорее "Морнинг пост". — Которая являлась ещё более чопорной, чем "Таймс". "Гардиан" читали суфражистки.
— Виновен по всем статьям, — сказал он и поднял номер “Гардиан”, под которым лежала "Таймс", а под ней — "Морнинг пост".
— Какой доскональный подход, ваша светлость.
— Не в этом дело. Когда хочешь понять, что происходит в стране в целом, то изучаешь взгляды всех сторон.
Аннабель вспомнила, что именно его королева поставила во главе предвыборной кампании партии тори. Чтобы привести её к победе, ему нужно хорошо знать, что творится в стране.
Она поняла ещё на Парламентской площади, когда они встретились взглядами, ощутив на подсознательном уровне: Монтгомери был очень умным человеком. Это знание тревожило не меньше, чем то, что под его шёлковым жилетом скрывалось мускулистое тело.