Как приручить Обскура
Шрифт:
— Да-да, морозный день, я помню, — кивнул Грейвз-Гриндевальд.
Заглядевшись на огонь, Грейвз потёр себя по плечам. Их как будто ломило от холода, даже суставы разнылись.
Был холодный, ветреный день. Криденс продрог так сильно, что ёжился даже под согревающими чарами. Грейвзу хотелось взять его руки в свои, согреть под своей мантией. Обнять его крепче, закутать, увести в тепло… Домой. Увести домой, сунуть в горячую воду, сесть на бортик ванны и смотреть, смотреть на него… На покрасневший и взмокший нос, на робко поджатые губы, на колени и широкие плечи, торчащие из воды — наверняка они все в родинках — на чёрные волоски на руках, обнявших колени, на стыдливо опущенное лицо, на тень от ресниц…
— Пер-си, — недовольно протянул Грейвз-Гриндевальд. — Ты устал говорить? Веритасерум у меня в кармане, могу достать.
Грейвз покачал головой, ненадолго прижался губами к своему кулаку.
— Я забрал у него все листовки и превратил в стаю белых бабочек, — тихо сказал он после короткой паузы.
— Ну и какой ты после этого глава магической безопасности?.. — с упрёком спросил Грейвз-Гриндевальд. — Серьёзно, Перси. Нельзя нарушать Статут, если тебе просто так захотелось.
— Кто бы говорил! — огрызнулся Персиваль. — На тебе десятки нарушений помасштабнее!
— Ну, прости, вошёл в роль, — Грейвз-Гриндевальд широко улыбнулся. — Можешь не оправдываться. И что твой мальчик, впечатлился твоими бабочками?..
— Он испугался, — сухо сказал Грейвз. — Отпрянул от меня, прижался к стене. Опустил голову ещё ниже. Я видел, как у него дрожат пальцы, но он стоял там, как приклеенный. Не убегал. А бабочки кружились… над ним, над нами. Я чувствовал себя таким идиотом, — раздражённо сказал Персиваль. — Злился на себя. Сам не понимал, что я тут делаю. Зачем я к нему пришёл? Зачем пытаюсь его развлечь?.. Мы стояли, как два барана, он у одной стены, я у другой. Бабочки метались между нами, такие бессмысленные, бестолковые… По кругу, туда-сюда. Я уже хотел сжечь их и уйти, но тут Криденс поднял голову… посмотрел на меня исподлобья, как всегда это делал — подняв плечи, настороженно, будто боялся, что я ударю. А потом поднял голову — и посмотрел вверх.
Грейвз-Гриндевальд разглядывал лицо Персиваля с таким скучающе-отстранённым видом, будто просто зацепился взглядом за манекен в витрине, а мыслями был далеко. Но, стоило Персивалю сделать паузу, как он быстро и больно пнул его носком ботинка в щиколотку:
— Пер-си. Не отвлекайся.
Тот подавил вспышку ярости. Нет, Персиваль, нет. Дальше. Пусть расслабится, пусть думает, что ты подчинился. Терпи. Говори дальше…
— Он смотрел вверх, — сказал Грейвз. — На эту белую мелюзгу, на небо в просвете между домами. От удивления у него шире открылись глаза. Он вдруг показался мне таким… красивым. Я не мог отвести от него глаз. Он протянул руку, и бабочка села ему на палец. И он улыбнулся, — шепотом сказал Грейвз. — Впервые. Застенчиво, тихо… Не разжимая губ. И посмотрел мне в глаза. Как будто… с надеждой. Будто поверил, что я не причиню ему зла.
Этот взгляд в грязном проулке был светлее солнечного луча. Криденс, наивный, голодный, даже такую пустяковую мелочь воспринимал, как драгоценный дар, как чудо, достойное изумления. Грейвз был для него идеалом доброты уже потому, что не повышал голос и не замахивался, чтобы ударить. Назови его «хорошим мальчиком» — и Криденс будет готов целовать ему руки. Скажи ему «Криденс, порадуй меня» — и Криденс разобьётся в лепёшку, чтобы порадовать. Не имеющий достоинства, не знающий человеческого обращения, он с готовностью подставит рот, зад, что угодно, лишь бы его потом приласкали.
— Он смущённо спросил, что это за фокус, — продолжил Грейвз. — Я сказал, что я не фокусник. А волшебник.
— Перси, в тебе пропадает великолепный рассказчик, ты знаешь?.. — небрежно сказал Гриндевальд. Он наклонился вперёд, поставил локти на колени. — Болтаешь о какой-то ерунде, а впечатление
— Магия его напугала, — сказал Грейвз, не позволяя себе поддаваться гневу. — Он перестал улыбаться, замер, будто весь спрятался под пиджак. Забормотал, что ведьмы и колдуны забирают детей, совращают умы и весь прочий бред. Он говорил заученные фразы, повторял, что магия — это дьявольская сила, снова начал дрожать — от страха, от холода. Мне хотелось что-то сделать для него, но мне ничего не приходило в голову. Тогда я снял перчатки и отдал ему. Он не хотел брать. Я так напугал его всем этим — бабочками, магией, ещё и подарком, что он хотел просто сбежать. Я разозлился. Я ждал от него другого. Мне хотелось, чтобы он был благодарен мне, чтобы он был рад, чтобы он взял то, что я даю. А он пятился от меня и трясся, будто я собирался его избить. И я заставил его.
— Силой?.. — с интересом спросил Грейвз-Гриндевальд.
— Нет. Просто приказал. И он послушался.
— И всё?..
— И всё.
— И никакой благодарности?..
— Он сказал — «спасибо».
— А ты?..
— Я обнял его, — сказал Грейвз. — Он был таким замёрзшим, что я не смог устоять. От его волос и ушей пахло ладаном… и свечным воском. А одежда пропиталась автомобильным дымом, ещё у неё был специфический запах старого дома… ветоши. Дешёвой еды. Потом я узнал, что он работает на благотворительной кухне для беспризорников. Я гладил его по спине и слышал, как он перестаёт дрожать.
Мерлин… Этот запах. У Грейвза дрогнули ноздри, когда он вспомнил. Запах лежалой одежды, ладана, бензиновой гари, сладковатый запах старого дерева и дешёвого мыла. Он был неприятным, но как же он возбуждал. Персиваль стоял, обнимая Криденса, сгорал от желания толкнуть его к стене, прижать к ней всем весом, поцеловать грубо, пошло. Не давая опомниться, раздвинуть коленом ноги. Понимал ли Криденс, что будит в своём новом знакомом?.. Нет, конечно, не понимал.
— Поверить не могу, что ты такой сентиментальный, Перси, — сказал Гриндевальд. Его лицо сейчас отражало именно то отвращение, которое Грейвз испытывал к самому себе — и он смотрел, как в зеркало, заставляя себя не отворачиваться. — Значит, ты ему оторвал от сердца свои дорогущие перчатки. Потом обнял несчастную сиротинку. А дальше что? Только не говори, что опять ушёл ни с чем.
— Я ушёл, — сказал Грейвз. — Но сначала положил чары, чтобы перчатки сохраняли тепло даже в мороз.
Гриндевальд фыркнул, откинулся в кресле, побарабанил пальцами по подлокотнику.
— Знаешь, Перси, ты меня удивил. Я был уверен, что всё будет иначе. После твоих прошлых признаний… — он ядовито усмехнулся. — Думаю, ты врёшь. На самом деле всё было не так… Ты, конечно, пожалел пацана. Все жалеют сирот, это естественно, — он театрально взмахнул рукой. — Но! Но ты не просто так отдал ему перчатки.
У Гриндевальда зажглись глаза, он устроился в кресле удобнее.
— Вот как всё было. Ты стоял где-то поодаль, завернувшись в мантию. Смотрел, — он игриво подвигал бровями. — Смотрел на своего мальчика. А сам в это время — рукой в перчатке — залез себе в штаны и щупал свой член. Смотрел и щупал. Щупал и смотрел. — Гриндевальд весело улыбнулся. — Гляди-ка, краснеешь!.. Что, всё так и было?.. Ты смотрел на него и воображал, как потом он будет прикасаться этой перчаткой к своему лицу… А может, даже возьмёт её в зубы, чтобы стащить с руки, ммм?.. Ты надрачивал себя, глядя на него, и так увлёкся, что спустил себе в руку. И подумал — ведь так ещё лучше! Как следует растёр свой сюрприз по своим зачарованным кожаным перчаткам, чтоб впиталось и нежно пахло тобой — и пошёл дарить свой подарок с секретом… Так было дело, да?.. Что ты молчишь, персик мой?.. Так всё и было?..