Как приручить Обскура
Шрифт:
Грейвз бывал под заклятием подчинения, вот только раньше это всегда было на тренировках. Авроров учили сбрасывать с себя путы чужой воли, и он тоже умел, но на это уходило время. А времени Гриндевальд ему не давал.
— Выпей воды, Перси, — приказал он.
Грейвз быстрым шагом пересёк комнату. Часть его сознания продолжала бороться, но часть испытывала непреодолимое желание делать всё так, как ему говорят. Он налил себе воды, расплескав половину на стол, взял стакан. Огромным усилием воли задержал руку. Не пить, только не пить, только не пить…
— Перси, —
Он вскинул руку неловким жестом, стукнулся о стакан зубами. Сжал его край, будто хотел откусить, но голова сама запрокинулась, и он выпил — крупными, торопливыми глотками, проливая на грудь, с отвращением к собственной слабости, предвкушая, что самое страшное сейчас только начнётся…
— Поведай мне, драгоценный, что связывает тебя с Бэрбоунами?.. — вкрадчиво спросил Гриндевальд, сняв заклятие подчинения. Сволочь, он прекрасно понимал, что, оставаясь в трезвом рассудке, Грейвз будет выбалтывать свои секреты куда менее радостно. Пытка доставляла Гриндевальду отдельное удовольствие.
Что связывало его с Бэрбоунами… Грейвз задохнулся, от стыда и ужаса лицо стало горячим. Он больно укусил себя за губу, но это не помогло.
— Есть один мальчик… — хрипло прошептал он, опуская стакан.
— Мальчик?.. — оживился Гриндевальд. — Вот ты ублюдок, Перси!.. Такой приличный на вид, а копни поглубже — и всё как у всех, грязные мыслишки, пороки… Так, я хочу подробностей, — он хлопнул себя по коленям. — Сколько лет мальчику?..
— Я не знаю, — ответил Грейвз. — Восемнадцать… Может быть, больше.
— Мальчик, — разочарованно хмыкнул Гриндевальд. — Я-то обрадовался… Ладно, выкладывай, что там с этим мальчиком. Ты его трахаешь?
— Нет, — сквозь зубы ответил Грейвз. — Не трахаю. Но очень хочу.
— Так-так… И вы встречаетесь?..
— Я вижусь с ним… иногда.
— Перси, не заставляй меня тянуть из тебя клещами каждое слово! Что вы делаете, когда видитесь?
— Ничего. Гуляем. Разговариваем. Я просто смотрю на него… Я ничего с ним не делал!.. — с глухим отчаянием признался он.
Закрыл глаза. Дышать было тяжело, будто на грудь наступил лапой тот самый дракон из Йеллоустоуна. Вот он, твой секрет, Персиваль Грейвз, не прикрытый благородными мотивами, заботой о безопасности, благом магического общества… Ты просто хочешь мальчишку до дрожи, до приступов аритмии. Так хочется — прикоснуться к щеке рукой, поднять ему голову, пальцем провести по губам… Раскрыть ему рот, пусть испуганно и доверчиво смотрит своими глазищами — он не отпрянет, он сделает всё, что прикажешь, лишь бы потом ему сказали с улыбкой: «Криденс, ты был хорошим мальчиком»…
— Ну и о чём же вы говорите?.. — нетерпеливо спросил Гриндевальд.
— Однажды я обещал… — с трудом выговорил Грейвз, — не подумав, сказал ему, что заберу от приёмной матери в мир магов. Он сквиб, он никто… Я хотел заставить его забыть обещание, но на него не подействовал Обливиейт. И он не поддаётся легиллименции.
— Ах ты хрен моржовый, Персиваль Грейвз, — с нескрываемым наслаждением сказал Гриндевальд. — Хочешь
Грейвз стоял у стола, не смея повернуться и взглянуть Гриндевальду в глаза. Это было, мать вашу, крайне изобретательно: сначала заставлять пить сыворотку правды, а потом выворачивать наизнанку. Грейвз вдруг понял, что серьёзно недооценивал Гриндевальда. Очень, очень большая ошибка.
Нет, ошибка или нет, он обязан пройти через это. Пока он жив, он не потерял шанс всё изменить. Да, Персиваль, он прав, ты скотина, ты хрен моржовый, но ты сам в это вляпался. Держи теперь голову, принимай, что заслужил.
Грейвз повернулся. Гриндевальд сидел в кресле, сцепив пальцы на животе, смотрел с каким-то издевательским озорством.
— Как зовут мальчика?..
— Криденс, — сипло ответил Грейвз.
— Как он выглядит?
— Высокий… но кажется ниже, потому что постоянно сутулится. У него чёрные волосы. Ужасная стрижка, будто ему на голову надели горшок и срезали всё, что торчало. У него тёмные глаза… Красивые, но он вечно их прячет, боится взглянуть в лицо. У него губы… — тихо сказал Грейвз.
О губах Криденса он мог бы написать поэму. Плотные, крупные, резко очерченные, яркие оттого, что Криденс постоянно кусал их. Они манили Грейвза, как огонь — мотылька. Иногда он говорил с Криденсом лишь для того, чтобы смотреть, как они раскрываются, смыкаются, круглятся, формируя слова из звуков.
Он часто думал о том, как однажды поцелует их. Раскроет их своим ртом, вдохнёт дыхание Криденса, обведёт кончиком языка — верхнюю, нижнюю… Скользнёт глубже, к ряду зубов, даже коснётся их, и потянется дальше, в горячую глубину рта, к вздрагивающему языку, приласкает его, выманит, пригласит коснуться своего рта. Нет, он не будет бороться с ним, стараться взять верх, подавить, лишить воли… Нет, он будет учить. Терпеливо, уверенно, побуждая быть всё смелее, смыкаясь с ним не только ртами, но и всем собой. Он научит его медленным чувственным поцелуям, широким, влажным, откровенным почти до бесстыдства. И лёгким, быстрым, дразнящим, с открытыми глазами. Научит игриво кусаться, оставляя на шее характерные знаки страсти, научит пить чужое дыхание, как вино, научит всем тайным местам для поцелуев, рождающих дрожь — в изгиб шеи под самым ухом, у челюсти, в обнажённые запястья, в ладони, в место ниже пупка, где волосяная дорожка вливается в густую паховую поросль, и в то место, откуда из неё поднимается…
Гриндевальд смотрел на него, замерев, даже едва приоткрыв рот. Грейвз осёкся, вдруг осознав, что не помнит, говорил ли он всё это вслух — или только думал.
— Чем он тебе так нравится? Он красивый? — спросил Гриндевальд, стараясь совладать с лицом и скрыть изумление.
— Я не знаю, — признался Грейвз. — Я часто смотрю издалека, как он стоит на улице, подняв плечи, в своих коротких брюках, тесном пиджаке и уродливой сбитой обуви. Иногда он кажется таким жалким и отталкивающим, что я сам не понимаю, что меня тянет к нему. Но иногда…