Как приручить Обскура
Шрифт:
Он приблизился к человеку, протянул руку. Кончики пальцев встретили чужую грудь. За расстёгнутым аврорским плащом был поношенный серый пиджак, старомодный жилет и рубашка. Лоренс чуть улыбнулся и накрыл его руку своей.
Он был точно таким же, каким Грейвз запомнил его. Он смотрел, жадно хватая взглядом это лицо неправильной формы, некрасивый широкий нос и выпуклый рот, странную россыпь родинок, бархатные глаза. Смотрел, больше ничего не желая понимать и осмысливать.
— Ты умираешь, — с сожалением сказал Лоренс, поднимая брови. Его жалость выбивала из лёгких весь воздух, как удар кулака, но сейчас Грейвз
— Прости меня, — тихо попросил он, не решаясь встать ближе, вплотную. Ощущая почти физически, что не имеет на это права — это он во всём виноват, он не смеет просить утешения. — Прости… Прости меня. Это я виноват. Ты умер из-за меня…
— Нет, — Лоренс покачал головой, посмотрел так, будто ему самому было больно. — Перестань. Ты не виноват.
— Я же знаю! — шепотом крикнул Грейвз. — Я знаю, что я. Я не спас тебя.
— Ты и не мог…
— Мог! — перебил Грейвз, задохнувшись. — Мог! Должен был! Я не должен был позволять тебе… Я не должен был!..
Он не смог продолжить. Сколько раз он повторял это самому себе, вспоминал тот день, ту минуту, каждое решение, принятое, казалось, разумно и взвешенно — всё, что привело Лоренса к смерти. Он казнил себя, уничтожал себя ненавистью и виной, свято веря в то, что он — мог. Мог спасти. Не допустить. Угадать. Предусмотреть.
Обвинений было так много, они все всплыли в памяти, свежие, яркие… слились в один клубок, в котором Грейвз всегда оставался один, теряя всех, кого когда-то любил… убивая их своими ошибками. Лишь сейчас он ненадолго оказался с этим чувством вины не один, и он вцепился в пиджак Лоренса до боли в пальцах — только не исчезай, не оставляй сейчас.
— Все умирают из-за меня, — прошептал он. — Ты, Гарри… Криденс.
Криденс… Он со стыдом опустил лицо, отвернулся. Он не должен был предавать эту память, но позволил себе полюбить другого. Он предал Лоренса в тот момент, когда, возжелав мальчишку, не запретил себе о нём даже думать, а поддался слабости… похоти. Замарался.
Расплата была тяжёлой. Стыд придавил его к земле, в нём больше не было сладости, он ясно видел — он предал всё, что в нём было хорошего, ради тайного грязненького порока.
Хорошо… Хорошо, что он умирает. Кто-то всегда умирает, в этот раз будет он. Криденс останется жить.
— Моя любовь убивает, — с кривой ухмылкой пробормотал Грейвз. Любовь!.. Как язык-то повернулся!.. — Жаль, я раньше не понял… Надо было соглашаться с Геллертом ещё тогда. Глядишь, он бы тоже скопытился… от моей любви.
— Прекрати, — Лоренс взял его за лицо руками, поднял к себе. — Ты опять?.. Сколько можно над собой издеваться?..
Его голос был таким горьким и нежным, что Грейвзу хотелось кричать. Орать от боли, как помешанному, потому что её больше невозможно было носить в себе. Он так привык к ней, что даже забыл, что она существует. Притерпелся, научился с ней жить, как учится ходить на костылях безногий калека, и спустя годы уже привычно и ловко перебирает ими, не помня, что когда-то умел бегать быстрее всех. Она рвалась наружу через глаза, через поры кожи, клокотала, поднималась из груди, готовая хлынуть горлом.
— Уж я-то знаю, на что способна твоя любовь, — сказал Лоренс.
— Ты знаешь?.. Ты умер, потому что я любил тебя! — выкрикнул Грейвз.
Он задохнулся слезами, не сумел
— Я умер, потому что пришло моё время, — тихо сказал Лоренс, обнимая его и поглаживая по спине. — Ты не мог ничего изменить.
— Я мог, — прошептал Грейвз.
— Нет, не мог, — мягко сказал Лоренс. — Ты не мог. Перестань со мной спорить. Ты стал ещё упрямее, чем раньше, — он фыркнул ему в волосы, и Грейвз улыбнулся от новой боли. Как будто они встретились через столько лет не на пороге смерти, когда один — уже, второй — почти… А просто… судьба развела. — Я всегда знал, что тебе пойдёт возраст, — шепнул Лоренс, ласково проводя пальцами по его волосам и коротким, колким вискам в седине. — Такой красивый…
— Перестань, — попросил Грейвз, прижимая пальцы к глазам, улыбаясь сквозь слёзы, сквозь боль, которая как будто бы становилась… легче. Она не исчезла, была всё такой же острой, но больше не оглушала. От неё просто сводило рот судорогой, перехватывало горло от бессмысленной жалости то ли к себе, то ли — к нему.
— Я всегда знал, что ты будешь красиво стареть, — шепнул ему Лоренс.
— Стареть?! — Грейвз вскинул голову, вспыхнув гневом и изумлением, и увидел насмешливую, ласковую улыбку.
— А ты не меняешься, — Лоренс смотрел на него с тихим озорством. — Даже сейчас не можешь не думать о том, как ты выглядишь.
Грейвз дёрнул плечом в знак несогласия, вытер глаза. Улыбнулся. Лоренс знал его, как облупленного. И все его добродетели, и все его маленькие пороки — гордыня, тщеславие… Да. Он не менялся.
— Ты не виноват, — повторил Лоренс так уверенно, будто точно знал. — Ты ничего не мог сделать. Никто бы не мог. Это была судьба.
Грейвз покачал головой, не поверив. Судьба?.. Он всегда считал себя сильнее судьбы. Он даже сейчас не мог признать, что могут быть обстоятельства, где он бессилен.
— Ты дал мне то, что важнее, чем долгая жизнь. Я был с тобой счастлив, — сказал Лоренс. — Если бы не ты, я никогда не узнал бы, как это.
— Счастлив, — горько повторил Грейвз.
— Да, — тихо подтвердил тот. — Я был счастлив. И ты ещё будешь.
— Я не смогу, — вздохнул Грейвз. — Знаешь… я и не хочу.
— Тебя ищут, Персиваль. Тебе надо вернуться.
— Нет, — Грейвз привалился к нему головой, вжался носом в плечо. — Нет, не хочу. Я не хочу возвращаться. Я так устал… — выдохнул он, закрывая глаза, чувствуя, как руки смыкаются у него за спиной и прижимают к плотному, осязаемому телу. — Я устал… — повторил он, еле слышно выдыхая эти слова с облегчением, чувствуя наконец свободу признать правду. — Я хочу уйти с тобой.