Как живется вам без СССР?
Шрифт:
Еще желаем главного: здоровья и хорошего настроения».
P.S. «Дорогой Ефим Михайлович! Добавляю к написанному еще одно: очень желательно бы мне знать… Там в Москве, около Третьяковской галереи, было раньше учреждение „Приют для престарелых художников“, а теперь я не знаю, как при Советской власти? Существует ли? Если еще существует такое учреждение, то мне очень хотелось бы узнать, кого туда приглашают? Думается, особенно выдающихся. Получивших признание за свою деятельность еще при жизни. Так я частенько вспоминаю об этом приюте: вот кабы можно
Жизнь прожита!
Так вот наша с Лидой к Вам большая просьба: не узнаете ли от кого-нибудь об этом приюте художников? Авось, возможно, и мне туда дорога будет?
Прошу Вас, узнайте и сообщите мне об этом».
Федот Васильевич, которому уже стукнуло 79 лет, и ждет его вроде нынче лишь дом престарелых, вдруг теряет друга Чепцова. Хотя Ефим Михайлович значительно моложе его. В сознании Сычкова Чепцов еще крепкий человек, с большими связями, член многих художественных советов, в прошлом сам заведующий кафедрой живописи в Ленинградской академии художеств.
И вот теперь друга нет, а этих художников связывало многое. Годы учебы в Академии, мастерская Репина, выпестовавшая чуть ли не всех живописцев, вошедших в пору творческой зрелости уже после революции.
Скорее всего, Ефим Михайлович Чепцов знал и Вещилова, вероятно, даже встречался с ним в Питере или за границей, ибо с 1912 по 1914 год, как пенсионер Академии художеств, тоже учился и жил в Италии.
В общем, Ефиму Михайловичу и Федоту Васильевичу было что вспоминать, о чем рассуждать. Тем более что оба из крестьянских семей, оба пережили тяжкие для России времена, потому, судя по переписке, были друг с другом искренними, делились всем.
Но 8 января 1950 года Москва похоронила Чепцова, к тому времени тоже заслуженного деятеля искусств РСФСР, автора художественных полотен «У доктора», «Заседание сельячейки», «Последние известия с фронта», «Выезд на работу».
В лице Чепцова Федот Васильевич теряет многое: опору, ориентиры, надежды. Надежды на то, что кто-то из верных друзей в труднейшие минуты бессильной старости не даст погибнуть твоим полотнам.
Жизнь Сычкова была бесконечно трудной, но не была бесконечно трагичной. Отняв одного друга, она уже подарила ему другого. С Ниной Петровной Петровичевой Федот Васильевич познакомился в Хосте, в том самом санатории, где в последний раз видел Чепцова живым.
Молодая художница, дочь пейзажиста Петра Ивановича Петровичева, ученика Левитана, выросла в Москве, в Настасьинском переулке. Мастерская ее отца всегда была обвешана картинами с видами монастырей, Ростовского Кремля, многочисленными видами Шереметевского дворца в Кусково. А сколько пейзажей! И на всех — неяркая, прекрасная российская сторона.
Нина Петровна в своем творчестве тоже увлекалась пейзажами и к моменту встречи с Сычковым уже много ездила по стране: была в Дзинтари под Ригой. Потом — Слюдянка на Байкале, Иркутск, Тамбов, Липецк. В дальнейшем ее картину «Кремль. Юбилейный вечер» приобретет Третьяковская картинная галерея. Не обойдут вниманием ее полотна и другие музеи страны, те пейзажи, на которых нарисован и голубой март в диковинных уголках Москвы, и золотая осень, заснеженные бульвары столицы.
А
«Милая Нина Петровна! — пишет Федот Васильевич новой знакомой. — Жалею, что не мог увидеть в Хосте Ваших работ. Чепцов сказал, что Вы хорошо работаете.
Да, кстати, о Чепцове. Вы в Москве раньше меня узнали о его смерти. Как жаль его. Он ведь еще не так стар и мог бы жить еще десяток и более лет.
Последнее его письмо я получил 17 декабря 1949 года. Оно не было ответом на мое письмо. Писал он сам, и так трогательно. Например, почему долго ему не пишу. И чтобы я не думал, что он забывает обо мне, а вспоминает меня каждый день, ему одиноко, хочет поскорее увидеться, просит, чтобы я писал даже о своей сахарной болезни, которая, кстати, последнее время донимает еще больше.
Он завидовал мне, что я мирно живу в тихой деревне, что ему так надоело в Москве, где от сутолоки жизни напряжены все нервы. Хотелось бы ему тоже уехать в свою деревню, где у него хороший дом. Хотелось бы и ему прожить последние годы жизни в деревне, чтобы сидеть у окошечка, смотреть на природу и пить чай.
Он давно мог это осуществить, потому что не раз говорил мне, что обеспечен и ему хватит средств и без работы.
Так вот, Нина Петровна, я не ожидал такого конца жизни Чепцова.
При сем еще вспомнил слова Ефима Михайловича Чепцова о том, что он знает о моей переписке с одной молоденькой барышней-художницей, дочерью известного передвижника. Меня это сообщение немало удивило, но и немало польстило. Я горжусь вниманием этой молоденькой хорошенькой барышни да еще талантливой художницы.
О себе теперь могу сказать, что я был занят, торопился закончить картину „Встреча“, которую обещал дать на предстоящую у нас в Мордовии юбилейную выставку к 20-летию образования Мордовской автономной республики.
Выставка на этот раз удалась. Ее разрешили в очень почетном месте, в фойе Дома Советов. Было около 150 полотен.
Конечно, строго критиковали эту выставку, но 2–3 молодых художника могут кое-что сделать. Я среди них был, конечно, авторитетом. Вы только вообразите, у меня за спиной 60-летие моей художественной деятельности. За это время я немало сделал для искусства. 4 раза участвовал за границей на международных выставках в Париже, Риме, Америке, Вене. Мои картины в музеях и частных собраниях почти всех иностранных государств, не говоря уже о крупных городах нашей страны.
Прости меня, милая Нина Петровна, за лишнюю болтовню о себе. В данный момент я болен. Побыл у себя в бане. Вышел плохо одетым и задержался на половину минуты около своей любимой козочки. Она всегда подает мне свою лапочку при встрече. Но за эту половину минуты я успел простудиться. Кашляю почти беспрерывно.
Надеюсь скоро поправиться, и тогда снова за дело. Ведь я очень люблю свое дело, это началось еще с детства, когда мне от роду было 5–6 лет…
Истинные художники — самые счастливые люди на земле, потому что где бы они ни были, в красивой местности или в не очень красивой, ведь найдется достойный картины уголок природы. Этюд зависит не от красоты местности, а от самого художника, от того, как он изобразит.