Как живется вам без СССР?
Шрифт:
Но вот неожиданная реформа. Я не верил никому, что так случится, а вот случилось, для меня более чем неприятное.
Вам известно, что я был в Хосте, затем в Москве 10 дней, как вдруг объявили о денежной реформе. Лишь прослушав по радио постановление правительства, я понял, что это за реформа, и постарался поскорее выехать из Москвы к себе в деревню, но было поздно. Получил за 60 тысяч рублей 6 тысяч рублей и был почти доволен, а то и вовсе бы ничего не получил.
Будучи в Москве, мы с Лидой были на Всесоюзной выставке, в Третьяковской галерее и в Музее
Мне очень понравилась она, написана безо всяких хитростей, просто, спокойно. Но рядом с нею висит громадная картина Пластова „Базар“.
Это ужас. Сразу ничего не поймешь. Пестрота. Надо долго смотреть, чтобы понять отдельные части картины. Кричащие пятна, и все напоказ. Нет, она мне не понравилась. Для чего такие картины писать, хотя так много в ней трудов.
А там его же эта… „На выборы“… другое дело, очень понравилась. Только голова лошади на переднем плане убивает. Но он, очевидно, это сделал для пятна.
На выставке есть очень много интересных вещей, но вот гигантская по размерам скульптура Коненкова — громадная фигура вызолоченная — очень не понравилась. К чему это? Ведь никого этим не удивить. Освобожденный от цепей человек… Эко, подумаешь, новость.
Моя картина оказалась в третьем филиале выставки, это в музее западного искусства. Я туда заходил, но меня не пустили, сказали, что еще оформление выставки не закончено, но моя картина была уже повешена. Так я сам-то и не видел той выставки, на другой день выехал из Москвы. 19 января 1848 года».
«Дорогой и многоуважаемый Ефим Михайлович! — пишет Сычков в другом письме. — Давно-давно уже получил Ваше милое письмо. Прочитал его, и стало легче. Да и на самом деле, что же, если и случилось — грянул гром — дом сгорел. Главное, сам остался жив, и, слава Богу. Главное, сам остался, а не умертвили. И хотя жизнь уже прожита, а все-таки еще охота пожить. Если здраво рассудить, жизнь на земле так прекрасна, несмотря на окружающих тебя хищников.
Жизнь художника в полном смысле есть самое интересное из всех занятий. Где-то я вычитал это, кажется, перевод с немецкого, забыл автора. Но в одном из его рассказов есть фраза: живопись — есть такое искусство, которое царством венчает все прекрасное… (Из книги „Ангел смерти“).
Ничего… Со мной не в первый раз случилось это. Я уже третий раз при Советской власти сделался жертвой своих сбережений. Я уже привык к этому и не плачу, а, наоборот, улыбаюсь и еще хочу жить да понемногу наслаждаться любимым делом — живописью.
Да, как ни говори, а уже чувствуется старость. А не хочется быть старым. Как говорят, художники не могут стареть, их работы должны быть всегда молоды и интересны.
Вы, судя по Вашему письму, до конца дней теперь можете жить в сердце нашей Родины, в Москве, а говорите, что Вам все надоело, мечтаете уехать в деревню и завидуете мне, что я в ней живу почти безвыездно.
Бывает, что и богатым надоедает быть. И до революции богачи не знали, куда и как тратить свои громадные капиталы. Все приедается
Но в деревне много есть дела для художника, для его творчества. Так много хочется сделать, чтобы порадовать себя и других. К сожалению, уже на все не хватает ни сил, ни времени. Как обидна эта старость! Как она мешает художникам, другим деятелям искусства и науки создавать любимое и прекрасное.
Ну, довольно болтать. А вот о деле следует с Вами поговорить. Как там в Москве идет у художников жизнь? Лучше стала или хуже? Покупают ли картины? И что нового вводят для художников?
Известно теперь и мне: картины следует писать близкие к тематике, которую высказали Ленин и Сталин. Ну, что же, пусть молодежь, новые советские художники пишут о том, что им близко, а мы устарели… Нам по привычке дорого старое, мы не забываем темы о жизнетрепещущем прошлом.
Милый Ефим Михайлович! Приятно мне писать и делиться с Вами, как с художником, который меня понимает, радостью жизни и горем.
Желаем Вам от всего сердца, искренне здоровья и лучшей жизни, я и Лида Сычковы.
P. S. Очень желал бы получить от Вас новости, узнать о Ваших идеях. 25 ноября 1948 года».
«Дорогой Ефим Михайлович!
Ну, как теперь в Москве с картинами? Небось, по случаю реформы денег, когда рубль стал дороже и все подешевело, возможно, и картины снизили цены против прежних?
Вот я в деревне уже живу полтора месяца. Ютюсь в маленькой комнатке и здесь же работаю. А в мастерской, хоть она и есть у меня, невозможно из-за отсутствия дров.
Живу неважно. Дрова здесь — главное. Зимой мне их только обещают, но не везут, хотя я своему районному клубу дал хороший большой портрет товарища Сталина. Написан на 2-метровом холсте больше натуральной величины, да здесь в деревне живопись плохо ценят — за это мне даже обещанные дрова не везут.
Так вот в одной маленькой недотопленной комнате я ухитряюсь и работать, хотя в ней холодно, руки зябнут. Так незавидно я теперь после реформы живу.
Лишних денег нет. Ну, я не плачу. Как-нибудь проживем, лишь бы глаза немного видели. Надеюсь, еще заработаю себе на жизнь. Жить-то, конечно, теперь немного осталось, да, брат, немного. Жизнь у нас с Вами, как говорится, на кончике.
Если найдете времечко написать мне несколько строчек, буду Вам очень благодарен. За тем шлю Вам сердечный привет и лучшие пожелания в этом новом году.
Мой адрес: Мордовская АССР, Майданский район, село Кочелаево. 7 января 1949 года.
…Кстати, хотел написать Вам о том, что в Москве в январе месяце 1949 года будет художественная выставка периферийных художников, на которую приглашен и наш Союз советских художников Мордовии, который послал несколько картин, отобранных для жюри в Москву.
Если Вам представится возможность побывать на этой выставке, прошу узнать, есть ли на ней картины художников МАССР и как они выглядят по сравнению с другими из союзных республик.