Кактусятина. Полное собрание сочинений
Шрифт:
Петр долго смотрел на кота, но тот, чуя не доброе, притворился мертвым и дышал через раз.
— Лаврентий, что молчишь? — не выдержал Кактусов.
Ответом было только дергание усами и ушами. Глаза кот не открыл.
— Лаврентий, а может тебя? Того? Заслать в Берию?
Потом Кактусов вспомнил судьбу голубя и содрогнулся. В это варианте роман бы закончился в конце третьей страницы традиционными словами: «А потом все умерли».
— Да хвост с тобой! — махнул рукой писатель и стал мрачно думать. Мрачно, потому как мысли были исключительно из отдела головного мозга, заведовавшего бабами и алкоголем. И то, и другое Петр любил, но ни
— Миаау! — басовито зевнул кот.
Кактусов вздрогнул:
— Да, Лаврентий Павлович?
Кот вальяжно вспрыгнул Кактусову на колени и стал мурлыкать, заглушая «Продиджи». Прыгая он пихнул башкой правую руку писателя и тот нечаянно ткнул на какой-то банер. Открывшаяся ссылка привела в мир разврата и похоти:
«Хот-герлс из Бобруйска! Онли юоу энд онли онлайн! Кисс май киску, мачо из Больших Крокодилов!» — надпись манила и манила к себе.
Ровно десять минут Кактусов боролся с руками, но победил, заставив себя выключить вкладку браузера с распутными девами. Думать стало легче, думать стало веселее.
«Бобруйск, Бобруйск… Где это?»
Бобруйск оказался в Бобруйске, если верить Гуглу, Яндексу и Википедии.
«А что если…»
Гениальная мысль с такой силой ударила о свод черепа, что клавиатура задымилась под пальцами.
Бобруйск перенесся в прошлое. Весь. Включая бродячих собак, участковых и одного наркобарона. В сентябрь сорок первого года. После чего был немедленно спален огнеметчиками. В чем смысл сего переноса, Кактусов не понял сам. Тогда решил поменять место переноса. Урюпинск — тот еще Бобруйск. Год на этот раз был выбран тридцатый. Как раз вовремя, чтобы высокие технологии начала двадцать первого века помогли выиграть Великую Отечественную в полном объеме и в срок.
Но Кактусов забыл указать век. Поэтому Урюпинск провалился в тридцатый год от Рождества Христова. После чего был немедленно вырезан не то скифами, не то гуннами, а может и теми и другими. И даже табельное громовое оружие местной милиции не помогло. Громы громами, а супротив хорошей сабли резиновые дубинки плохо помогают. Когда патроны кончаются.
Текст был стерт по причине малого объема.
Надо попробовать Харьков. На этот раз Кактусов очень тщательно выписывал все числа, используя цифры. И яростно копипастил из интернетов всяко-разные технико-тактические характеристики всего на свете. Если танки, то обязательно с уточнением количества шурупов в ремнаборе, или как он там называется? Если токарные станки — так обязательно описать скорость вращения фрезы, даже если ее там и нет. Если промежуточные патроны…
С этим у Кактусова получилась отдельная песня.
Целую главу заняло увлекательное описание увлекательного описания сего шедевра человеческой мысли.
Через неделю, отупевший от навалившихся знаний, Петя перечитал свое творение. После чего заплакал, от того, что впереди у него были описания стандартов мобильной связи, противоракетных комплексов, инжекторных двигателей, жидких кристаллов и современной модели менеджмента. Геракл отдыхал в своих авгиевых конюшнях.
Однако расписаться в бессилии — это не то же, что расписать пульку в префе. Поэтому Кактусов объявил на своем форуме о временном перерыве — «В виду того, чтобы максимально реалистично описать события и обдумать технологические процессы Харькова-сорок пять, автор удаляется в бессрочный бан». Потом Кактусов опомнился и последние слова поменял
А потом принялся писать заново.
Он засылал Советский Союз из пятьдесят третьего в сорок первый, после чего весь мир превратился в труху, а советские солдаты изумленно вымыли сапоги в Атлантике уже к сентябрю сорок первого, пока маршалы чесали затылки — «Ачоа случилось-то?»
Он переселял латышей из две тысячи двенадцатого в сорок первый, спасая их от апокалипсиса по-майски, но потомки диких балтов немедленно своровали все, что можно было своровать в сталинском СССР и гордо присоединились к нацистам вместе со своим единственным танком, сломавшимся сразу по выезду из президентского гаража.
В конце концов, Кактусов даже свои Большие Крокодилы переселил в тридцать седьмой. Но этого никто не заметил ни в том мире, ни в том. Разве что губернатор Большекрокодильской области стал истовым большевиком, после чего с удовольствием пересадил все местное отделение КПРФ за «двурушничество, троцкизм, оппортунизм и шпионаж в пользу Уругвая».
В конце концов, Кактусов не выдержал и переместил весь земной шар в одна тыща четыреста девяносто год нашей эры.
На страницах книги советские подводные лодки старательно мешали Колумбу открыть Америку, американцы через суды решали правовой вопрос о будущей продаже Аляски, немецкие скинхеды призывали к «усилению работы инквизиции по отношению к понаехавшим тут сарацинам», японцы медитировали на тему введения сёгуната, китайцы методично искореняли у себя императорских предков, арабы с гиканьем копали нефтяные ямы, евреи же, заламывая руки, кричали Небу:
«Яхве, опять весь этот гешефт им? Мы таки не договаривались!»
И только сомалийские пираты продолжали грабить проплывающие мимо танкеры с каравеллами. Им-то какая разница, кого грабить? Через месяц читатели плакали, но читали очередной шедевр Кактусова, а его кот мирно доедал под столом очередного голубя…
Писатель Кактусов и встреча с читателями
В целях промоушена, пиара и маркетинга Кактусова как-то вызвали на встречу с читателями. Ее устроило издательство, сообщив Пете об этом, почему-то, официальным заказным письмом, отправленным через «Почту России». Так как та работала крайне флегматично — письмо писатель получил за двенадцать часов до встречи.
Пришлось срочно собирать вещи, бежать на вокзал и отправляться в путь дальний. Хорошо, что Большие Крокодилы находились от Москвы не так далеко.
Перед уходом Петр попросил кота не водить кошек, закрывать балкон и не жрать валерианку.
Кот промолчал в ответ, а, значит согласился с указаниями. Как только закрылась дверь, Лаврентий плотоядно облизнулся и ушел на кухню — взламывать шкаф, в котором «Тот Самый Корень» неизвестно зачем хранился. Кактусов не употреблял этот продукт вообще. А тогда какой в нем смысл? Впрочем, оставим кота в покое…
Утром Кактусов вышел на перрон одного из московских вокзалов. Что и отметил шавермой. А где шаверма — там и пиво. А где пиво — там и туалет. А где туалет — там и бумага. А где бумага — там и писатель. Сидя в кабинке, Кактусов внезапно родил гениальную строчку: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о минете в туалете…». Бумага полетела в черную дыру, а Кактусов помчался на Лубянку.
Да. На Лубянку.
Именно там издательство решило провести встречу. В вагоне метры перед выходом Кактусова предупредил ласковый женский голос: