Кактусятина. Полное собрание сочинений
Шрифт:
«Станция „Лубянка“. Граждане! При выходе из вагона не забывайте свои вещи!».
Книжный магазин Петя искал недолго. Чего его искать-то? Слева — кровавые застенки, справа — книжный магазин.
На входе Кактусова внезапно обыскали. Охранники объяснили сей процесс эгрегорным влиянием дома через дорогу.
«Плохое начало!» — чуть позже подумал помрачневший Кактусов, виляя бедрами между гигантских стеллажей с книгами конкурентов. «Кстати, надо уточнить — что такое эгрегорное влияние?»
На
Кактусов, пряча перегарчик полувдохами, стеснительно уселся за столик. На столике лежали стопками его книги.
Аудитория уставилась на него с каким-то нехорошим выжиданием.
Кактусов в ответ уставился на аудиторию.
«И чо?» — подумали все, в том числе и Петя.
Внезапно, вскочил какой-то чувак в очках и в бороде. Борода была черной и с проседью.
— Дорогие друзья! — сказал вскочивший. — Фамилия моя, как вам известно, Чернобородов…
«Надо же!» — восхитился Кактусов. «А ведь если я такого опишу — скажут рояль в кустах!»
— И, как вам известно, я уполномочен вам представить одного из великих — я бы сказал, величайших! — писателей современности! Писателя! Да! Я не оговорился! Именно Писателя с большой буквы «Пе» Кактусова Петра. Причем не просто Петра! А еще и Сергеевича! Пушкин и Горбачев в одной, так сказать… То есть флаконе. А не бутылке, я хотел сказать!
Чернобородов говорил долго и убедительно. В результате, аудитория убедилась, что Кактусов — велик. В смысле величия, а не велосипед.
— Прошу вас, Петр Сергеевич! — захлопал Чернобородов и сел.
Повинуясь гению магнетизма, захлопала и аудитория. Большинство — ладошами. Некоторые — крышками ноутбуков.
Сначала Кактусов подумал, что его просят налить и сказать тост. И даже потянулся было к рюкзаку. Потом одернул себя и встал.
— Ну… Насчет гения слегка преувеличено, — застеснялся он по привычке.
— А я про гениальность еще ничего не говорил! — снова вскочил Белоусов, ой то есть Чернобородов. На него немедленно зашикали всей компанией.
— Скажете еще, — двусмысленно ответил Кактусов. — Впрочем, я не об этом… Я хотел задать вопрос — какие вопросы у вас есть?
— А как вы пишете? — спросил какой-то дядька в бороде и с очками.
«Начинается…» — тоскливо подумал Петя. И ответил:
— О! Какой хороший вопрос! Я погружаюсь в инфернальную ткань повествования и воспринимаю сигналы Космоса для погружения в глубь тайн Первоздания. Ибо писатель — это отражение Творца, ибо творит то, что не подвластно Нетворцу, так как…
Тут Кактусов запутался. Спасла его какая-то румянощекая девица:
— А скажите, как это — спать с писателем?
Кактусов покраснел одновременно
«Поменять билеты?» — подумал Кактусов.
«А вдруг он поменяет билеты?» — подумала девица.
— Ну я ни разу с писателями не спал… — отшутился Кактусов. — С поэтессами было дело. Они каждую фрикцию рифмуют. Впрочем, это не относится к нам с вами.
— Это еще почему? — возмутилась девица. — Я, между прочим, тоже стихи пишу!
Кактусов хотел было поднять вопрос о рифмах, но не успел, потому как вместо вопроса встал Чернобородов. Кактусов плотоядно раздвинул ноги, а Чернобородов перевел дискуссию в нужное ему русло:
— Петр Сергеевич! Красной нитью в вашем творчестве проходит судьба маленького человека. Неправда ли то, что вы продолжаете великие традиции Достоевского, Чехова и Толстого?
Петя изумился. С этими монстрами его еще не сравнивали, поэтому он замялся.
— А почему я задал этот вопрос? — хитро прищурился Чернобородов.
«Я откуда знаю?» — мрачно подумал Кактусов, но вслух ничего не сказал, потому как и на Петю иногда сходило озарение здорового смысла.
— А вопрос я этот задал, потому как мы решили вам вручить премию! Да! — Чернобородов так заулыбался, что его выражение лица можно было на хлеб намазать.
— Ахренеть! — возбудился Кактусов. Премия — дело такое, значимое финансово, рекламно, да и вообще. Возбуждение Кактусова утонуло в жидком прибое оваций.
Кактусов смущенно встал, предвкушая вечерний разгул в ресторане «Астория». Или в погребке «Три поросенка». Ну, хотя бы в закусочной на Казанском вокзале. Смотря какая премия.
— Итак… Литературная премия… Имени Антона Николаевича Достаевского… Да, да товарищи! Имени Достаевского! Именно через «а»! Присуждается… Внимание…
Зал замер. Кактусов поднял кустистые брови и ощутил себя графом, только что вернувшимся с Сахалинской каторги, на которую был осужден за убийство беса-процентщика.
— Петру Сергеевичу…
Где-то зажужжала муха.
— Каааааак… Тусову!
Премия представляла собой медальку из нержавейки. Денег не дали.
Чернобородов ласково предложил лауреату выступить ответно.
Кактусов встал в позу футболиста, скрестив руки там, где положено.
Сначала он открыл рот, потом запахнул его обратно.
На него смотрели десятки глаз. Серые, карие, зеленые, большинство — красные.
По извилинам писательского мозга пробежалась мягкими лапами одурманивающая мысль — «Интересно, а за сколько можно медаль заложить?». Кактусов мысль отогнал и выдал самую длинную речь в своей жизни:
— Писателей не будет. Если не будет читателей. Если не будет читателей — мне кушать будет нечего. Спасибо вам большое…