Каллиграфия
Шрифт:
– Вот уж нашла, по ком слезы лить, - проворчала Лиза, поставив чашку с чаем на журнальный столик.
– Наревёшься еще. Помнишь пророчество из книги?
Джейн откинулась на спинку дивана.
– Ах, нет! Я не воспринимаю подобные вещи всерьез. Ты только представь: путешествие на острова. Немыслимо! Я и так с величайшей неохотой покинула Лондон. Вояжер из меня никакой... Кстати, как первое впечатление от будки на пружинах?
– Это было великолепно!
– оживилась Лиза.
– Нас раскачивало, как на лодке в ветреную погоду. Донеро рассказывал о Марианской впадине и Большом Барьерном рифе, о превратностях в пустыне Гоби и загадках Амазонии.
С мольбертом под мышкой и папкой картона в другой руке, в гостиную ввалилась Роза.
– Фу-уф! Ну и денек!
– сказала она и с размаху плюхнулась рядом с Джейн.
– Творила?
– поинтересовалась та.
– И весьма неплохо, - заметила Лиза, разглядывая эскизы художницы.
– Уверена, эта осень будет твоей.
– Завтра даю мастер-класс по рисованию акварелью, - устало проговорила Роза.
– Я здесь нарасхват. Но знаете, несмотря на всю эту суматоху, я чувствую себя одинокой.
– Одинока среди людей... Как лирические герои Лермонтова, - сказала россиянка.
– Не среди людей, а в своей комнате, - уточнила Роза.
– И еще меня гложет совесть.
– Так уж прямо гложет?!
– Да, потому что Кианг ютится на дереве исключительно по моей вине. Кто на нее накричал?
– Я. Кто поколотил?- Тоже я. И только представьте, каково мне занимать целую комнату, в то время как все вы живете по двое!
– Значит, тебе нужна компаньонка, - заключила Джейн.
– Но такая, которая бы не прекословила и не устраивала беспорядков. У тебя есть кто-нибудь на примете?
– А не лучше ль вернуть Кианг?
– попыталась было встрять Лиза. Да только ее никто не слушал.
– На примете?
– почесала в затылке Роза.
– Так с ходу и не назову...
– То-то и оно. Займись пока что поисками сожительницы. Это тебя отвлечет, - посоветовала Джейн.
***
Джулия допустила грубейший промах, перенеся кенийку в непривычную для нее среду. Глухие, плотные стены здания Академии скрадывали пространство, и создавалось общее впечатление изолированности и безвыходности. Стены - это вам не слоновая трава, сквозь них так запросто не пройдешь. Они-то больше всего и смутили Клеопатру. Когда же она попыталась высказать свои соображения по этому поводу, вместо членораздельной речи из ее уст вырвались слова, совершенно Джулии незнакомые. (Перешагнуть языковой барьер можно ведь было лишь в саду!) Поэтому пришлось им изъясняться знаками да междометиями.
– Ты, - сказала Венто, ткнув пальцем в грудь африканке, - будешь учиться вместе со мной. В Академии, - и она обвела жестом парк.
– Ёнканга, - сказала Клеопатра.
– Я... строить... ёнканга. И жечь... пщщщ... sadaka moto.[11]
– Нет-нет-нет!
– воскликнула Джулия.
– Никаких «ёнканга»! Никаких «жечь»! Будешь жить... там, - убеждающим тоном произнесла она, указав на дворцовый ансамбль.
– В общежитии.
– В об-ще-жи-ти-и, - неуверенно повторила Клеопатра.
– Sipendi! [12]- запротестовала она.
– Не хочу!
– В таком случае, отправишься обратно в сад, к узкоглазой!
– Для пущей выразительности Джулия оттянула уголки глаз.
«Куда бы ее поселить?
– размышляла Венто, шагая по аллее и не выпуская руку Клеопатры.
– Да так, чтобы об этом не прознали ни преподаватели, ни студенты...».
Когда беглянки очутились в парке Академии, стояла ночь. Оранжевые капли фонарей высвечивали отвоеванное у темноты пространство и мерцали на фасаде главного корпуса радостными маячками. Аллеи были пусты, пустовали и скамейки у фонтанов. Только какой-то поэт-полуночник с пятого курса шатался среди насаждений. Но его не стоило опасаться - он был всецело поглощен собой и своими ощущениями.
Девушки миновали вяз, на котором храпела Кианг, и незаметно проскользнули в общежитие. По счастью, консьержа они не застали. Это был добрый знак.
– Не зевай!
– зашипела на негритянку Джулия.
– Хочешь, чтобы нас увидели?
Они прокрались в гостиную четвертого апартамента и, не зажигая ламп, стали устраиваться на ночлег.
– На первый раз составлю тебе компанию, - прошептала итальянка.
– Неохота будить Мирей. А завтра что-нибудь придумаем.
Клеопатра, разумеется, ничего из сказанного не поняла. Она сознавала лишь, что в ее жизни всё стало шиворот-навыворот и теперь ей, как никогда, нужна опора.
«Не сваришь со мной каши, - подумала она, засыпая.
– Зато заварить кашу - в два счета».
Прибытие африканки произвело на студенток апартамента незабываемое впечатление, в особенности на Мирей. Считая себя ответственной за всё на свете, она принялась опекать Клеопатру с тем жаром, какой бывал присущ разве что матронам викторианской эпохи. Не сказать, чтобы она перегибала палку, но для бедной девушки, не привыкшей к столь усердным заботам, ее самоотверженность была чересчур угнетающей. Трижды в неделю Джулия возвращалась с кенийкой в сад, соблюдая предосторожности, чтобы не попасться на глаза хранительнице. Там, под сенью вишен, она обучала дикарку итальянскому. В остальное же время над нею, как курица над яйцом, кудахтала Мирей. Это Мирей посоветовала (Да что там посоветовала? Настойчиво рекомендовала!) разместить Клеопатру в комнате Розы. Мирей взялась обеспечить ее канцелярскими принадлежностями и кое-какой одеждой. Именно Мирей занималась с нею алгеброй после пар.
Джейн с Лизой вызвались носить новенькой еду из столовой. А чтобы ни у кого не возникло подозрений, в первый же день взяли из питомника щенка колли. Теперь, если дежурный по кухне и приставал к ним с расспросами, у них всегда было наготове оправдание: для собаки.
Надо сказать, собака сыграла не последнюю роль в привыкании Клеопатры к новой компании. Этот маленький четвероногий друг помог ей освоиться куда больше, чем все испробованные хранительницей методы. И если б кто-нибудь убедил Аризу Кей, что собака действительно необходима, по саду уже давно носились бы своры далматинов или спаниелей.
Франческо по-прежнему не был желанным гостем в апартаменте. Джулия терпела его только потому, что он приносил пользу хранительнице, и брала его в свои ночные путешествия исключительно по просьбам Аризу Кей. Что же касается Мирей, то при появлении Росси у нее возникало непреодолимое желание запустить в него чем-нибудь тяжелым. Роза уже не надеялась их примирить, но и тут на руку сыграл щенок. На одной из прогулок он в буквальном смысле опутал итальянца и француженку «веревкой дружбы», то есть своим поводком, и Мирей после такого столкновения даже растрогалась. «Как глупо было с моей стороны, - сказала она, - осуждать тебя за привязанность к Аннет! Наши симпатии, антипатии - всё это так условно и преходяще! Пёс и тот липнет к каждому встречному».