Калтонхолл
Шрифт:
– Зато погиб тот с честью.
– решился вставить свое Вильтон, и в тот раз его подержали кивками.
– Надеюсь, и мы сумеем, случись что.
– Ты пожить сумей, дурень!
– недовольно бросил Феланий в ответ.
– Молод еще, а уж о смерти заговариваешь. Помереть-то, чай, ума много не надо!
Обрадованный, что его наконец-то слушают, лавочник спросил:
– Ужель ты за жизнь свою до последнего цепляться станешь, а про честь забудешь, старче?
– И отчего людей так впечатляет когда, умирают за них, а? - пробурчал тот.
– А когда ради них
– Хорошо сказано, старче!
– одобрил певчий Рувор.
– Но и паренек прав в чем-то. Слыхал я, что купеческие-то отнюдь не все в ополчение пошли. Есть и такие, кто под предлогом всяким с немощными позади нас остался.
– А тут и гадать не надобно!
– просветил его звонким голоском подросток из дома Ниветта.
– Тысяцкого нашего сын в тылах остался, то мои глаза видели на-день.
– Говорят, захворал он.
– откровенно издевательски добавил Пирс.
– Агась.
– в тон ему пробасил кузнец Сил.
– Как за всеми девками в округе волочиться - так здоровей вола был, а как война пришла - слег. Папаша его хотя б не струсил - и то ладно.
– Слыхал я, что тысяцкий-то знатный воин, каких поискать.
– вставил Осмунд слово.
– Вот и поглядим!
– Эх, заладили - здоровый да здоровый!
– сказал один из деревенских стражников-новобранцев из десятка.
– Я успел ваших тутошних девок поглядеть надысь. За такими я б и при смерти ухлестнул, видит Небо! Дюже хороши!
– А ты на наших-то не шибко замай!
– полушутя-полусерьезно отозвался сапожник Феланий.
– Вертайся к себе в край родной - там и засматривайся!
– Жалко тебе что ли, старче?
– ехидно отозвался другой новобранец из Иренвигского надела.
– Аль убудет от тебя?
Тут Вильтон поймал мысль и решил подшутить над стариком:
– И правда, Феланий, тебе-то что за дело? В твои-то годы не об таком думать надо! Ты, поди, на первую-то еще заберешься, на вторую с трудом, а третью - и не одолеешь!
Раздались приглушенные смешки, но сапожник как ни в чем не бывало ответил:
– Я со своей женою в согласии живу, мне иных и не надобно!
– Жена-то тут причем?
– деланно удивился Вильтон, скривив рот вправо.
– Ты об чем это, старче? Я ж о ступеньках речь вел!
Раздался гогот - трое стражников-новобранцев и наемник Пирс оценили шутку. Феланий же лишь фыркнул и внезапно заговорил о другом:
– Ну, шутник! Я от отца твоего покойного слыхал, что странствовать по империи всем вам довелось, так оно?
– Ну, так, старче...
– осторожно ответил непонимающий, куда ведет разговор сапожник, парень.
– А о монастыре древнем за Иренвигом тебе слышать доводилось? Может, ты и бывал там?
– Было дело, твоя правда.
– подтвердил он, все еще не понимая.
– Разграбили его мертвецы-то! Небось, за останками древними явились в ту усыпальницу. Слыхал я, взломали некроманты все слепы тамошние - один другого старше, пока до самого древнего не добрались. Отворили его - а там скелет воина, в доспехах диковинных, древнее некуда уже.
– И что с того?
– нетерпеливо
– К чему ведешь-то?
– А к тому! Оживили эти мерзавцы почившего, а тот, как восстал, принялся им шутку о ступеньках сказывать!
На этом месте искренне захохотали все. Посрамленный Вильтон не нашелся, что сразу ответить, а десятник Осмунд, вытирая слезу, выдавил в темноту:
– Во дает! Ну, Феланий - язык без костей!
Сапожник лишь усмехнулся и сам перешел в наступление:
– А ты, малец, не горазд ли о девках-то рассуждать? Гляжу на тебя - и думается мне, ты, поди, в свои осьмнадцать лет разве что слюнявый кулачок одолел?
– Мне девятна...
– начал было Вильтон, и понял, что жестоко попался. Все заржали пуще прежнего, хваля находчивого на слова старика и поддразнивая незадачливого лавочника.
– Да я... Да мне...
– попытался было оправдаться парень, покраснев, как вареный рак, благо в темноте этого никто не сумел бы разглядеть.
– Будет тебе уроком, что старших чтить следует!
– шутливо наставил его десятник.
– А паренек-то и правда чист, об заклад бьюсь!
– прозвенел слева голос маленького наемника. Издевательств ребенка Вильтон уже не стерпел и выпалил:
– Ты-то куда лезешь, дитя? Бубенцы еще отросли об таком рассуждать!
На какие-то мгновения наступила полная тишина, а потом темнота взорвалась хохотом десятка мужиков. Ополченцы буквально попадали со смеху, напрочь позабыв о том, что под стенами стоит армия нежити и о грядущей битве. Они развеселились так, что с соседнего десятка донесся грозный окрик, чтобы вели себя тише и были настороже. Поначалу Вильтон был очень доволен произведенным эффектом, но ровно до тех пор, пока не заметил, что громче всех заливается звонким смехом сам юный наемник, согнувшись пополам у зубца с лампадой. Разозлившись на неугомонного паренька, лавочник напустился на него вновь:
– Что скалишься, мелкий? По нраву тебе такое что ли?
– Ох, держите меня!
– простонал со смеху старик Феланий где-то за спиной Вильтона. На плечо лавочника легла могучая рука Сила, и над ухом раздался густой бас молотобойца:
– Ну, друже, и дал ты маху в сей час!
Вильтон недоуменно обернулся по сторонам, не понимая, в чем подвох, и поглядел на вытиравшего лицо юного клинка. Тот, наконец, перестал смеяться, разогнулся и проговорил, улыбаясь во все зубы:
– Ой, уморил! Бубенцы не отросли, говорит! Да у меня их отродясь не было, дурень!
С этими словами наемник одним движением снял с головы шлем с подшлемной шапкой, и в тот же миг Вильтон почувствовал себя полнейшим идиотом. На плечи солдата упали кудрявые золотистые локоны, а на лавочника смотрело более не прикрытое шлемом прекрасное девичье лицо с широкой белозубой улыбкой и озорными глазами, в которых плясали отраженные огоньки лампады. Вильтон открыл в изумлении рот, не в силах вымолвить ни слова.
– Ох, и знатно повеселил нас, лавочник!
– вымолвил десятник, толкая Вильтона плечом.
– Сколько проговорили, а не опознал, кто перед ним!