Камень

А. Бельский

Шорох сзади заставил его обернуться и отвлечься от мыслей на тему - а вот идти ли в дом? Мертвец у ворот поднимался. Во всех смыслах этого слова, применительно к мертве-цам. Поднимался и изменялся. Руки удлинились, ногти на глазах превращались в когти, вы-тягиваясь и утолщаясь. Тюрбан, закрывавший и лицо по самые глаза, мешал ему, потому что, судя по оттопыривающемуся краю полотнища, прикрывающему рот и лицо, у неупокоенного росла еще и пасть. Дарри охнул. Он в жизни еще не видел подобной нечисти, да и вообще с нечистью сталкивался редко. Даже зыбочника, которого ему на ходу показал рядом с боло-том Гимли, не разглядел. А это вообще не пойми что. Наверное, на убитом было заклятие или амулет, после смерти превращающие их хозяина в мстителя своему убийце, и даже бе-лый свет дня не стад помехой! А у него ни одного патрона с серебром! И даже на секире нет серебряной насечки, он прорезал под нее узор перед самой поездкой, а серебром украсить уже не успел... И в кошеле только дядюшкино золото... Кошель! У него же есть кошель туга с серебром! Лихорадочно вынул из патронташа два патрона, а из кармана - трофейный ко-шель, и чуть ли не зубами сорвал с него завязки. Рассыпая золото на землю (некогда, выжи-вет - подберет, а нет, так и ни к чему оно будет), выудил несколько чешуек мелких вирацких серебрушек и утопил их в парафине. Вот повезло, хозяин был из тех, кто и верхний слой кар-течи парафином заливает! Тварь уже сорвала тюрбан... Брр, кошмарная морда! Длинная пасть, зубы и горящие красным глаза, и этими самыми глазами она уже навелась на Камня и приготовилась к прыжку. Выщелкнув со скоростью молнии, смазанной салом, два патрона и вставив вместо них наспех сваянный эрзац картечи против нечисти, Дарри едва успел вы-стрелить, даже, пожалуй, чуть запоздал. Нечисть уже взвилась в воздух, уже неслась к нему, выставив когтистые

лапы и раззявив пасть, когда он пальнул. Дай бог, с двух локтей, вспыш-ка опалила морду твари, и тут же - второй выстрел! Едва не зацепив его лапой, чудище шмякнулось на землю, а Дарри опустил дробовик и выдохнул. Но тут же едва не обмочился от ужаса - гадина, которой размочалило всю грудь и половину морды, словно и не чувствуя ни ран, ни действия серебра, начала подниматься! Запоздало мелькнуло в голове, что нечисть может бояться или серебра, или огня. Огонь! И вновь, как с булыжником, в воздухе повисла руна огня, запела, заблистала, закрутилась... Не дожидаясь, пока руна наберет полную силу (и от страха перелить этой самой силы, и еще большего страха не успеть), он впечатал ее прямо в туловище нечисти. На этот раз она не впиталась сама собой, тварь словно сопротив-лялась изо всех сил, будто выталкивая руну наружу, но зато, словно на это уходили все ее силы, замерла, даже не до конца поднявшись. Однако Камню было не легче. Жилы его на-бухли от натуги, могучие ноги дрожали, а пот градом выступил на всем теле и лице. Он словно в одиночку пытался удержать свод штольни, осыпающийся при подземном толчке, на своих плечах. Наконец руна заняла правильное место, он просто это понимал, не знал, не чувствовал, а - понимал. Она задрожала, как тогда, в первый раз - булыжник. И вместе с ней задрожала и тварь. А затем, словно праздничный фейерверк, полыхнула лучами-струями оранжевого огня, выбивающимися наружу из нечисти - из глаз, ущей, пасти, дыр от картечи, опаляя жаром и его самого... Тварь заверещала пронзительно и истошно и - словно ножом обрезало, наступила блаженная тишина. Только запах грозы и пепел повисли в воздухе, серо-невзрачный жирный пепел, который неспешно, будто первый тихий снег в ноябре, опадал на землю. На землю же рухнул и сам Дарри, обессилевшие ноги отказались держать его дальше. Дрожащей рукой он отер пот и сажу с мокрого лица. Рука была не только в копоти и поту, но и в крови - от напряжения она пошла носом. Дарри бы не удивился, если бы и из глаз. Впро-чем, если бы он видел себя в зеркале, он бы понял, что недалек от истины - белки его глаз были красны от полопавшихся сосудов. Ощущение легкой изжоги сменилось чувством по-лыхающего в животе пожара, словно он наелся армирской еды. Нестерпимо хотелось пить и умыться. Осознав, что он врядли сейчас сможет вытащить ведро из колодца, он поднялся, кряхтя как древний старец, сначала встав кое-как на колени, а затем, опираясь на стену дома руками, бесконечно долго распрямляялся. Позабытый "Таран" остался лежать на земле. Опираясь все на ту же стену, Дарри добрел до крыльца и, повисая на перилах, втянул себя по ступенькам. Если бы он не был гномом, он ничего бы не увидел в доме после яркого дня на улице и еще более яркого факела горящей твари. Но гномы в темноте видят не хуже кошек, почти как демоны, и уж намного лучше людей. Разглядев в сенях дубовые ведра с водой, в ряд стоящие на деревянном низком столике-подставке для них, он, не тратя времени на по-иск кружки или ковшика, сопя и отфыркиваясь, начал пить прямо из заполненного до верху ведра. Это было ни с чем несравнимое блаженство! Пожалуй, он выпил чуть ли не четверть ведра. Пламя в животе понемногу затихло, осталась тупая несильная боль. Камень поплескал себе водой все из того же ведра на лицо и отерся подвернувшимся под руку расшитым руш-ником, запачкав его до непристойного вида. Ноги все еще дрожали, но уже были способны более или менее держать его без опоры на стены или перила. Очень хотелось есть, словно он сутки отработал кайлом в шахте. И еще - спать. Отодвинув занавеску, он вошел в жилую часть дома и прошел несколько шагов вперед. И вот тут есть совершенно расхотелось, и его все же вывернуло наизнанку. Только теперь он понял, что чувствовал что-то гнетущее, исхо-дящее от дома, еще во дворе, и ему очень не хотелось заходить внутрь. Лишь полное опус-тошение после поединка с нечистью, заглушив эту тревогу, привело его сюда.

Стол был криво сдвинут к стене вместе с незатейливым половичком. На полу, на его месте, в центре большой шестиконечной звезды, с гномьей точностью нарисованной на ду-бовых плахах пола, растянутая по этой самой звезде и, кажется, даже прибитая к ней гвоздя-ми, как лисья шкурка на рамке для просушки, лежала обнаженная и почти разваленная на-двое от подбородка до лобка женщина. То, что было раньше женщиной. Ее органы, не отде-ленные, а вынутые из нее, были разложены в каком-то дьявольском порядке внутри круга, в который была вписана звезда. Кровь обильно текшая на пол, странным образом не вышла за пределы звезды. Видно, что это злодейство произошло довольно давно - кровь уже сверну-лась в слизистые комки, а на границах звезды и вовсе запеклась в бурую, ржавую корку. Ря-дом с кругом, на коленях стояли еще три женщины. Они были неподвижны и молчали, и у каждой было свое выражение на лице. У дородной полногрудой пришлой в запачканом кро-вью платье - отчаяние и злость, у молодой худенькой женщины из аборигенок, с русыми во-лосами, заплетенными в множество косичек, как у вирацки, но в городской одежде пришлых - отупевшее безразличие. И лишь третья, не смотря на маску спокойствия, наблюдала за всем вокруг в готовности к чему-то. Явная армирка, с длинными темными волосами, сейчас спутанными и растрепанными, хрупкого сложения, с чуть узковатыми глазами и чуть не-обычными чертами нежного лица. На высокой тонкой шее узкими полосами множественные кровоподтеки, словно с нее грубо сорвали многочисленные цепочки или ожерелья, на запя-стьях тоже - видно, либо сдернули и браслеты, либо руки были туго связаны. Простое выши-тое по вороту и рукавам платье из льняной ткани, но не крестьянское, а, скорей, нечто вроде одеяния друидов. На вид лет тридцати, хотя кто их, людей этих, разберет точно? Мотыльки короткоживущие. Гномы недолюбливали эльфов, а про армирцев не зря говорят, что они с эльфами путались. У всех что-то эдакое в лице и телосложении проскакивает, а у этой так особенно - кабы не уши и зубы, вылитая эльфийка была бы.

Неподвижность и молчание женщин были непонятны. Дарри хотел снова выйти в се-ни и прополоскать рот от кисло-мерзкого вкуса, как вдруг что-то свистнуло-прошелестело, и он почувствовал, что его горло обвила какая-то удавка. Он успел напрячься, но это не сильно помогло, как и пинок назад. Удавка была длинной, и его короткие ноги не достали до души-теля. Но и тот просчитался - бычья шея гнома позволила все же, напрягая мускулы, сделать хоть и слабый, но вдох. А его невероятная для человека сила и масса при таком росте позво-лили ему, уцепившись за удавку, дернуть не ожидавшего такой прыти противника к себе. Убивать он его хотел долго и вдумчиво, но не получилось. Столкнувшись с гномом, души-тель ловко вывернулся и, бросив удавку, отскочил. Придушенный Дарри замешкался, вытас-кивая револьвер, а вот его враг - нет. Он успел дважды выстрелить, и Дарри словно конь лягнул в верхнюю часть груди. Но враг снова не учел разницы между людьми и гномами. Ну и того, что на Дарри кольчуга. Не будь ее, лежать бы ему на полу, истекая кровью. А так, благодаря кольчуге, поддетой под нее и пропотевшей насквозь фуфайке и толстым плитам грудных мышц, возможно, даже и ребро не треснуло, он только отступил на шаг, инстинк-тивно нажав на спусковой крючок. Расстояние было таким, что он и не мог промахнуться, хотя и не был особенно метким стрелком. Он и попал - куда-то в живот. Только теперь он смог рассмотреть своего противника, с удивленным лицом оседающего на пол, словно скру-чиваясь вокруг раны. Это тоже был туг, в привычном уже мрачно-черном наряде, но одетый заметно побогаче всех прежних - пояс с наборной серебряной отделкой поверх одежды из тончайшей шерсти, серебряный же массивный медальон на шее. Только на голове, из-за бри-того черепа и черной окладистой бороды казавшейся перетяжеленной книзу, не было тюрба-на. Холеное лицо вытянулось в гримасе не то боли, не то удивления, а затем окуталось розо-вым туманом, потому что Дарри выстрелил второй раз прямо в него. На стену сзади туга словно плеснули красной масляной краской, и он с грохотом рухнул на пол. Дарри, сопя и отдуваясь, стянул удавку с шеи и понял, почему туг был без тюрбана. Удавка и была тюрба-ном. На свободном конце неширокой черной полосы ткани, которым туги прикрывали лицо, был нашит грузик, помогающий захлестнуть шею жертвы, а длина шелковой ленты позволя-ла это сделать на большом расстоянии. Дарри никак не мог понять, почему туг не выстрелил ему в затылок сразу, как только он вошел. Возможно, это было связано с каим-то их культом, возможно, была и другая причина. Он, наконец, отдышался, и после попытки удушения, и после попавшей в него пули. Шатаясь, он подошел к убитому. Стало понятно, почему вы-стрелов было только два, из которых попал лишь один. Оружием был не револьвер или мага-зинный пистолет, а небольшой двухзарядный

дерринджер из синей стали и с щечками из слоновой кости с гравировкой. Сами стволы были с серебряной и золотой насечкой. Настоя-щее произведение искусства, только малого калибра! Но почему-то брать в руки его Дарри совсем не хотелось. Как и вообще прикасаться к покойнику. Он уже привык за этот день до-верять своим ощущениям. Может, на мертвеце был амулет, или проклятье... Он, на всякий случай, ожидал худшего, того, что сейчас вновь придется биться с умертвием. Но ничего не произошло. Отпихнув пистолетик под стол, Камень повернулся к стоящим на коленях жен-щинам. Все же туг попал оба раза... Раскинув косички и глядя мертвыми глазами в потолок, посредине между своими товарками по несчастью лежала отчаявшаяся вирацка. Во лбу у нее была маленькая дырочка, из которой стекала тоненькая струйка крови. А ее соседки все так же стояли на коленях, стояли и молчали. Только теперь Дарри понял, в чем причина. На шее у всех троих были застегнуты колдовские рабские ошейники из бронзы. Очевидно, им отда-ли приказ встать на колени и не издавать ни звука.

– Вам приказано стоять на коленях и молчать?

Молчание в ответ.

– Кивните головой, если да.

Обе закивали, в глазах у грудастой блондинки - надежда, армирка же с виду по-прежнему бесстрастна.

– Где жезлы - знаете? Если знаете, мотните головой в их сторону.

Закивали, завытягивали головы в сторону туга, словно атакующие гуси, пытающие-ся ущипнуть.

Как ни противно, но пришлось подойти к мертвецу. Тело все болело, словно избитое, и каждый шаг давался с трудом. Жезлы обнаружились за поясом, все три. Интересно, если хозяин мертв - может ли кто-то другой пользоваться их магией? Он осторожно, как к пугли-вой кошке, протянул руку. Почему-то, как совсем недавно - с руной, он понимал - к поясу прикасаться нельзя. И к пистолету - нельзя. А хуже всего будет, если он попытается дотро-нуться до медальона на шее. Осторожно, как змеелов гадюку, он двумя пальцами выудил первый жезл из-за пояса. Затем - второй. Когда он вытягивал третий, то едва не коснулся се-ребряного узора на поясе, и его словно током тряхнуло, но не в руку, едва не совершившую оплошность, а в голову. Слегка было похоже на то, как будто он понюхал приоткрытую бан-ку со свеженатертым ядреным хреном - словно в темечко шило вогнали, а из глаз заструи-лись слезы. Как ни странно, это немного прочистило голову, и он бережно подцепил и извлек третий жезл. Как и боевой жезл убитого подпоручика, они чувствовались, но не словно бы еще одной рукой, а - занозой в ней, чем то болезненным и чужеродным. Ощущались только два жезла, как он понял, третий был связан с убитой женщиной и был словно спящим. С не-го он и начал. Он попытался понять - как отдать с помощью жезла команду ошейнику? Ноги подкашивались, голова гудела, в животе по-прежнему пекло, грудь будто молотобоец отхо-дил кувалдой... Он опустился на пол, всецело поглощенный жезлом, даже не заметив, что едва не коснулся кровавой границы на полу. Ничего не получалось, пока он не додумался запустить в жезл руну поиска. Она использовалась для розыска жил, друз с ценными кри-сталлами, но оказалась полезной и тут. Представив ее уже привычным способом, он впустил ее в жезл, который сопротивлялся этому, но не сильно. Поблуждав несколько мгновений по жезлу, она остановилась у одного из выступов-пупырышков в верхней трети жезла. Уже поч-ти не сомневаясь, он взял жезл в правую руку, надавил большим пальцем на пупырышек и мысленно сказал жезлу: "Откройся". Раздался негромкий, сочный, как у смазанного и вычи-щенного затвора, лязг. Ошейник на мертвой вирацке, подпрыгнув, раскрылся. И тотчас же ее тело, которое, даже упав мертвым, сохранило позу, обмякло и словно оплыло безвольно на пол. Так. Теперь надо было освободить живых. Он наугад взял второй жезл, вновь коснулся выступа-пупырышка большим пальцем и вновь попытался скомандовать. Жезл, будто жи-вой, сопротивлялся, становился то ледяным, то словно раскаленным, и вообще напоминал пойманного маленького, но свирепого зверька, вроде куницы. Теперь Дарри намного лучше понимал, кто такие туги и работорговцы, и искренне их ненавидел. Он направил в жезл нить, будто собираясь создать руну, но просто давя сопротивление этой твари, жезла, и давил, пока не понял - можно! И вновь приказал: "Откройся!" И вновь - победный щелчок! Пышногру-дая пришлая, застонав, рухнула набок, и, помогая себе руками, распрямила ноги. И зарыдала, громко, трубно. Пришлось шикнуть на нее:

– А ну, тихо! Не хватало еще, чтобы на твой вой их друзья набежали!

Пришлая старательно попыталась, и теперь только всхлипывала. У Дарри же от на-туги опять пошла из носа кровь. Кружилась голова, а в животе будто поселилась стая голод-ных волков. Никогда он еще так не хотел есть! Похожая на эльфийку изящная армирка с тре-вогой смотрела на него. Наверное, боялась, что из-за этой самой схожести с эльфийкой он не будет ее освобождать - гномы и эльфы, мягко говоря, не очень приязненно относились друг к другу. Он со вздохом взял последний жезл. Как ни странно, в этот раз все прошло намного легче. Его словно укрыло прохладой в летний зной, стук в висках пропал, и он почти без со-противления одолел последний ошейник. Армирка медленно встала, чувствовалось, что все тело ее затекло и еле способно двигаться. Несколько секунд постояв с закрытыми глазами, она, пошатываясь, медленно добралась до дальнего угла комнаты, наклонилась, что-то по-добрала и снова стала с закрытыми глазами. Но от нее теперь словно пахло свежестью, ле-сом, силой и весной, а усталость и измученность куда-то исчезли. Низко, до земли, покло-нившись Дарри, она, обогнув кровавый круг и стараясь не смотреть на него, подошла к Кам-ню вплотную и, склонившись к нему и обхватив ласковыми узенькими ладошками его заты-лок, впилась в его губы, не обращая внимания на текущую из его носа кровь, долгим и неж-ным поцелуем. От нее пахло какими-то травами, сладко и в то же время терпко. У Дарри словно птицы запели внутри, боли и усталость куда-то отступили и вообще, его первый раз в жизни поцеловали! Пока он сидел с блаженным и дурацким видом, армирка куда-то упорх-нула, но скоро появилась с большой деревянной кружкой. Протянув ее гному, она сказала:

– Это травяной чай с медом. Правда, холодный. Но ты выпей, ты потратил очень много сил, и можешь просто упасть без них. Поверь, я знаю, что говорю, я - друидка. Хоро-шо бы тебе поесть и отдохнуть, но, боюсь, тут это невозможно. Ну вот, хоть вот это сьешь, - и она протянула гному здоровенный печатный пряник с начинкой. Живот громогласным ур-чанием подтвердил согласие со словами армирки, и Дарри, не чинясь, принялся уплетать пряник, запивая его чаем, в котором, судя по вкусу, меда была как бы не четверть.

– Вы с ума сошли? Как вы есть можете? Да посмотрите же вокруг, посмотрите на бедную Лизоньку! Что они с ней сделали, упыри проклятые... Бежать надо, бежать, пока не поздно! Ой, мамочки, мамочки, - запричитала грудастая, правда, тихим, приглушенным го-лосом.

– Ты жива? Так имей же благодарность к своему спасителю! Он свалится, не пройдя не то, что лиги - и ста шагов! Мне никогда не доводилось слышать о магическом истощении у гномов, но у него именно магическое истощение, причем сильнейшее! Он едва не выжег себя, снимая нам ошейники, и выжег бы, не поделись я с ним силой! Да еще и пуля попала прямо в грудь!

Дарри вспомнил ощущение прохлады, и понял, что это было. Да и поцелуй теперь, к сожалению, утратил свою романтичность - друидка вливала в него ману, и поцелуем это бы-ло сделать ей проще всего.

– Но скажи, как ты смог снять рабские ошейники? И откуда у гномов появились Владеющие?

Камень с сожалением оторвался от остатков пряника, неделикатно чавкая, прожевал и проглотил то, что было во рту, сделал шумный глоток чая и ответил, с легким оттенком похвальбы:

– А я и не Владеющий. Кажется, я сегодня стал Рунопевцем.

– Такой молоденький? И никто еще не успел обучить тебя управляться с силой? Бедный мальчик, ты ведь мог погибнуть, - и она с жалостью и лаской снова погладила его ладошкой, потом, совершенно по-детски поплевав на платочек, принялась оттирать кровь с его физиономии. Затем тоном старшей сестры, поучающей совсем уж несмышленого братца, добавила, - пока ты не можешь управляться с силой и не знаешь, сколько ее можешь отдать, не нужно ее использовать.

– Ну, если бы я этого не сделал, то точно бы погиб. Да и вас не освободил бы от этой пакости, - и он пнул ошейник, - Дарри меня зовут, из рода Гимри, что в Лесной гряде. Ученик работе по камню Великого Мастера и Рунопевца Килли. Он хороший наставник, но до сегодняшнего дня я силу не чуял. Просто мы сегодня в Пограничный приехали, а тут все и случилось. Я и сам не сразу понял, что это со мной.

– Варазза. Друидка. У меня тут лавка магических эликсиров и алхимии на рынке.

– Наталья Дьяконова. Купчиха местная, - всхлипывая, но стараясь этого не делать, сказала грудастая.

– Я вот что хочу сказать. Я, кажется, в себя пришел, и с ног уже не упаду. Водки бы я, конечно, сейчас для бодрости хлопнул, но, думаю, и так не свалюсь. Прими благодарность, друидка Варазза, за помощь и спасение. Но только и Наталья права - уходить нам отсюда надо, и чем быстрей, тем лучше. Перед воротами там куча тугов лежит, дохлых, понятное дело, и во дворе тоже, а ворота нараспашку. Пограничного я не знаю, и где укрыться тоже, конечно, не ведаю. В городе сейчас погром и грабеж. Наверное, лучше бы сейчас не быть пришлым, ну, а женщинам и вовсе теперь вдвойне опасней. Где бы скрыться на это непо-нятное время? Вот этот дом - он ваш? Ну, кого-то из вас?