Камни, веер, два меча
Шрифт:
— Этот, как ты говоришь, Шань очень и очень далеко отсюда. Слушай, я о другом хочу спросить. Мы сегодня встретили девушку. У неё был очень занимательный браслет. Кто она?
Торн на мгновение задумался. Мне почудилось, что в воздухе пахнуло ароматом жасминового масла.
— А. Это была Мару, — он криво усмехнулся. — Её еще называют Ловкой Наездницей.
— Любит лошадей? — прищурилась я.
— Эмм… ну как сказать, — подопечный слегка замялся. — Некоторые считают, что она не просто так получила свою должность, а за некие, хм, услуги для моего отца. Напрасно, кстати считают. Он, конечно, был человек своеобразный, но
— А, вот ты о каких услугах. Наездницей, значит, — я усмехнулась. Есть в самых разных мирах что-то поистине незыблемое. — Понятно. Но вообще, это не услуги, а грамотное вложение капитала.
— Да хоть как ты это назови! — Торна эта тема явно задевала. — Просто ни с того ни с сего, в нарушение всех уложений и традиций её назначили хранительницей малой печати! Не последняя должность в тарране. И не пыльная. Обычно на нее попадали заслуженные люди, которые десятки лет служили семье. А тут… Да и ёкай с ней! Давай поговорим о моем втором «свершении».
— Давай, — ответила я, но перед глазами всё еще стоял тот браслет из тонких нитей серебра и нанизанных на некоторые из них мелких жемчужин. Запах жасмина щекотал ноздри. — Что ты предлагаешь?
— Предлагаю этот свиток просто сжечь! — ответил мой находчивый подопечный.
Я покивала, с мечтательной улыбкой обмахиваясь веером. Делает успехи мальчик, ага, как же!
— Интересное предложение. Почему бы и нет? А сразу после возьмем остатки золота из твоих закромов под камином и направимся вместе к весёлым сёстрам!
— Это я всегда за! Но разве оберегающие…
Щелкнул веер. Я не дала Торну договорить и без лишних слов взяла его за руку. Вдох. Нить судьбы, блеснув крошечной радугой, запела в другой моей руке, как потревоженная струна. Распалась на три нити потоньше, на три вероятности. Первая из трех свилась в спираль, как змея перед броском.
Выдох. Смотри, Торн.
Смотри.
Ночь на девятый день месяца падающих листьев. Из ненаписанного дневника син-тара Торна Ямата
Я с детства ненавидел, когда что-то решают за меня. Никак не мог взять в толк, почему от меня требуют одновременно послушания ребенка — отцу, хранителю большой печати, наставникам — и настойчивости будущего правителя.
— Син-тар должен быть требовательным к себе и к тем, кто служит ему, — говорили мне утром. — Изреченный им приказ способен изменять судьбы. Не следует изрекать его с поспешностью, но син-тар вправе ожидать неукоснительного выполнения и требовать его в случае надобности.
— Если ты не отправишься спать немедленно, Торн, забудь о конюшне до будущего новолуния, — говорили мне вечером.
И бесполезно было «изрекать приказы» оставить меня в покое в компании деревянного меча и старого чучела для тренировок.
Поначалу мне очень хотелось послать Руэну куда подальше. Кому приятно раз за разом сталкиваться лицом к лицу даже не с собственной удачей, а с собственной совестью? Которая за уши оттягивает тебя от привычного хода жизни и тащит в самую гущу свершений — тех самых, что нашептали злые каму умирающему отцу. Вот только потом я все
«А может быть ее ты и ждал, Торн? Оберегающую, которая наконец развернет тебя лицом к собственному пути?»
«Еще и пинка даст в нужном направлении», — обычно отвечал на это я своему незримому собеседнику.
Потому что пафос я тоже не любил. С самого детства.
Тысяча солнц вспыхнула перед глазами, слилась в пламенеющий шар, сжалась в нестерпимо яркую белую точку и превратилось в темноту. Вздох в тишине. Я моргнул и оказался в толпе. Мелькание нарядных цветастых одежд. Широкие шляпы. Цветочные лепестки у многих в руках. Праздник середины лета? Какое-то шествие? Все вглядывались в одну сторону, но мне загораживал вид чей-то широкий затылок.
— Эй ты, подвинься! — я ухватил здоровяка за плечо, чтобы отодвинуть в сторонку. И… мои руки прошли мужчину насквозь. От неожиданности я оступился и ткнулся головой ему в спину. Голова следом за руками прошла сквозь чужое тело, не встретив сопротивления, и я упал на колени.
Рядом возникла оберегающая.
— Развлекаешься, смотрю, — в своей обычной манере сказала она. — Ну и насколько богат внутренний мир у этого здоровяка?
— Очень смешно, — буркнул я, выбираясь вперёд и поднимаясь на ноги. — Что происходит? Я умер?
— Мы с тобой в вероятном будущем. Том, где твоя сестра первой выполнила задания отца. Да вот и она! — ответила Руэна и махнула рукой.
Я повернулся в указанную сторону. К мосту приближалась торжественная процессия. Впереди, придерживая рукояти мечей, шли четверо телохранителей.
«Странно, — мелькнула тревожная мысль. — Неужели Нимара так боится покушения?»
За телохранителями шли шестеро носильщиков, сгибаясь под рукоятями паланкина. Это прекрасное сооружение из чёрного морёного дерева, украшенное золотой росписью и самоцветами, походило на прекрасный замок. Словно игрушечный, паланкин сиял в лучах восходящего солнца, переливаясь россыпью драгоценных камней. Затейливая резьба, прикрывающая окна паланкина, довершали образ нереального, неземного сооружения. Паланкин пронесли мимо, и я заметил, как последний носильщик украдкой вытер пот со лба. Для него сооружение было более чем реальным.
Я не смог разглядеть за узорчатыми ставнями сестру. Лишь неясный силуэт, который тут же был заслонен арбалетчиком. Целый десяток этих воинов отгораживал нового тара от толпы. За паланкином следовал… я сам с братом. Но, древние каму, в каком мы были виде. Для начала кто-то словно взял одеяния арантара на церемонии первого луча в день солнцестояния — чёрный с бордовыми цветами халат с бесконечно длинной фалдой и огромными, до пола рукавами. А потом растянул наиболее длинные элементы еще сильнее и надел на нас с братом. На головы нам нахлобучили высокие конические шляпы в тон халатам. Оружия видно не было. Я посмотрел на брата. Готар выглядел невозмутимо. Как он умудрялся держать лицо при том, что на голове раскачивалось штуковина размером с дозорную башню, что его халат покрывал лошадь словно попона, а рукава спускались до самых копыт? Я (другой я, из будущего) выглядел мрачным, и, судя по посадке в седле и блуждающей ухмылке — был пьяным в дым.