Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

Джавахишвили Михаил Саввич

Так кончилось радение "людей божиих".

Наутро собрались вновь, и вновь признали Гришку Распутина кормщиком и сыном Божьим, Лохтину — воспреемницею и богороди­цей, а двенадцать мужчин и женщин — двенадцатью апостолами.

Затем с иконами и пением духовным двинулись к вокзалу — про­водить Григория, отбывающего в святой город Иерусалим во искупле­ние грехов, как своих, так и всего "древа большого".

В пути к молитвенному шествию присоединилось множество пос­ледователей и учеников Григория, которые также распевали псалмы и радовались благодати,

что ждала сына Божия на святой земле, и ро­няли слезы многие, ибо пришло время расставания.

И были на вокзале рыдания и причитания горькие, и стенания, и громкие вопли, и терзания волос, и царапанья щек и лобзанья без сче­та. И были у учениц его ланиты увядшие и очи, яко запруды неисся­кающие.

И взревела жутким ревом, возопила воплем чудовищным громо­гласная железная машина — исчадие ада.

И похитила та машина-паровоз сына Божия, святого учителя, патриарха-старца и царя всея Руси — Гришку Распутина.

И в наступившей тишине разошлись ученики его и пошли во все концы света, дабы нести учение святого и проповедовать, и повторять радения во славу сына Божия.

Аминь!

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Сказ о распаде товарищества

Стоило Распутину отправиться паломником в далекий Иерусалим, как Квачи и его ватага остро ощутили свое сиротство. Словно бы под­мыло фундамент или проломилась матица; словно отнялась десница и высох живительный ключ. Квачи почувствовал себя грудным мла­денцем, покинутым матерью, и задался вопросом:

— Что же это деется, братцы? Денег навалом, покровительниц хватает. Ну ей же ей, не Гришка же содержал меня... Если врагам взбредет в голову воспользоваться ситуацией и пнуть побольней, есть кому заступиться — тут и государь с государыней, и целая аллея важ­нейших тузов, еще минувшей ночью искавших моей улыбки и виляв­ших хвостами...

Квачи утешал и обнадеживал себя подобными соображениями, од­нако незримый страх не оставлял его и точил сердце.

По возвращении с вокзала он не застал дома никого, кроме аген­та Хайнштейна.

— Какие новости?

— Очень плохие! Банки настаивают на заполнении налоговой дек­ларации и грозятся распродажей акций. Если они выбросят на биржу такую прорву, цена еще больше упадет.

— Распродайте акции "Англоросса" и внесите в банк.

— Результат будет все тот же. Курс резко понизится.

— Так что же делать? Где взять столько наличных?

— Заложите пакет акций Ганусу или Гинцу...

Весь день Квачи с Хайннггейном толкались в банках, на бирже труда, среди финансовых воротил, и всюду натыкались на непреодо­лимую преграду.

В конце концов, замученный метаниями в невидимых силках, Ква­чи последовал за своим советчиком Хайнштейном, который повел его по дорожке, указанной Гинцем. Одни акции он заложил, другие пере­заложил, третьи распродал, четвертые выкупил, но денег все равно не хватило. Курс проданных акций наутро подскакивал, а курс куплен­ных падал.

День

шел за днем, и потери следовали за потерями. Квачи все боль­ше запутывался в невидимой и прочной паутине, грозившей в конце концов превратиться в скандальное разорение.

В последнее время он все чаще слышал требовательное:

— Восполните разницу!.. Внесите!.. Уплатите!..

И Квачи бессмысленно и бесцельно бился в силках банкротства, твердил точно попугай:

— Продайте!.. Заложите!.. Отдайте!.. Внесите!..

Наконец он раскрыл глаза, все увидел, все понял. И завопил:

— Спасите!!! Гибну!!! На помощь!!!

Но поздно.

Бросился к Елене, от нее к Тане, однако после грандиозного скан­дала в "Аркадии" и отъезда святого Григория обе тайно отбыли за гра­ницу, оставив для него письмецо:

"Милый друг! После случившегося в "Аркадии" мы не можем здесь оставаться. Временно уезжаем в Европу. Советуем тебе последовать нашему прймеру. Прощай! Желаем удачи!..

Твои Таня и Елена".

Гинц и Ганус окатили его ледяной водой. Квачи еще несколько раз дернулся, трепыхнулся и тихо скончался для биржи. Квачи — дело­вой человек, Квачи — финансист был раздет донага и одежды его по­делили Гинц и Ганус.

В тот же день явились дружки.

— Седрак, выручай!

— Аме, Квачи-джан? Разорился? Сто рублей тебе хватит?

— К черту! Проваливай!

— Миллионы на ветер пустил, а теперь — Седрак, выручай!

— Положение осложняется,— солидно заметил Бесо и развернул перед Квачи газету.— Во, читай...

"Московское дело" метало громы и молнии по поводу того, что "строительство величайшего для православных храма поручено ка­кому-то кавказцу К., передавшему подряд жидам". Другая газета ут­верждала, будто бы К. К-дзе пролез в царский дворец с фальшивым паспортом, якобы дворянство оного весьма сомнительно, что же до кня­жеского титула, таковой К. К-дзе и "небезызвестный святой старец" выцыганили у государя фиглярством.

Третья газета объявила Квачи банкротом, довольно подробно рас­сказала его биографию, к тому же пригрозила в ближайших номерах поведать пикатные подробности его стремительного взлета.

Квачи вспыхнул, возмутился. Затем рухнул в кресло и простонал:

— Кончено!.. Все... Я погиб!..

Все долго молчали. Квачи лежал в полуобмороке и безвольно тер побледневший лоб.

Но вдруг он вскочил, расправил плечи; в голосе зазвучала сталь:

— A-а, дудки! Квачантирадзе так легко не сдается! Седрак!

— Аме!

— Ступай и изготовь с десяток заграничных паспортов. Один на имя князя Багратиона-Мухранского. Другой — афганского принца. Ос­тальные для свиты. Фамилии придумаешь сам. Утром чтоб все было готово. Понял?

— Аме? Понял, а как же!

— Бесо! Живо найди человека с тугой мошной и быстренько все распродай!.. Что? Ах, это все Танино?! Вот новость! Не до Тани мне теперь, брат, сам видишь — горю! Да — и мебель, и лошадей, и авто­мобили. Все, все! Приготовься к дальней дороге... Об отъезде никому ни слова. Ну, действуй!