Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

Джавахишвили Михаил Саввич

И Квачи шагнул в этот пожар, оседлал багряного зверя, ринулся в дурманные волны, в мутный омут разврата и блуда и недели две тонул, захлебывался и сгорал в нечистом огне.

Все повидал и всего отведал: рай и ад, подвалы апашей и убежи­ща шлюх, пригородные сады и тайные дома свиданий, продажную лю­бовь и случку, которой через замочную скважину упивались немощ­ные евнухи и сутенеры.

И в столице мира Квачи видел и осязал лишь блудницу на звере багряном — голую, с задранными ногами,— бесконечную вакханалию похоти и веселья, роскоши и наслаждения.

И уверовал по недомыслию, что весь этот красавец город, вся страна французов точно так же проводила свою жизнь и так же тратила силы...

Сказ о возрождении старой любви и о зарождении новой

На пятый день по приезде в Париж Квачи был приглашен Исаа­ком Одельсоном в Латинский квартал, где у него была маленькая, уютная квартирка.

Принарядившаяся Ребекка полыхала от радостного волнения. За пять прошедших лет она чуточку пополнела и еще больше похороше­ла.

Квачи и Реби говорили о прошедших годах, глазами пожирая друг друга.

— Обещали втроем.

— Моя племянница Рахиль работает очень далеко,— пояснил Иса­ак.— Потому там же и обедает, а сюда приходит только ночевать. Надо будет вас непременно познакомить, она чудесно поет...

Пообедав, Исаак встал:

— Тысяча извинений но у меня сейчас очень хороший клиент, он назначил встречу на восемь часов: придется вас покинуть.

— Мы тоже выйдем пройтись — сказала Реби и проводила мужа до дверей. Затем вернулась в комнату и бросилась Квачи на шею.

С того дня Квачи пожертвовал Ребекке два вечера в неделю.

Он снимает на Елисейских полях отель-особняк, обставленный по-парижски. С ним живут все его друзья; читающая корреспонденцию и обучающая его языку француженка Сюзанна — находка расторопного Бесо; и с десяток слуг — швейцар, лакеи, повара, грум...

Квачи легко и быстро обогатил свой французский, легко и быстро запомнил дороги и тропы этого города и вскоре усвоил повадки, мане­ры и правила поведения здешних рантье и фланеров.

Порой Сюзанна, помимо уроков французского, давала Квачи уро­ки французской любви и, надо сказать, оставалась весьма довольна усердием и способностями своего ученика.

По утрам Квачи в сопровождении грума на породистой англий­ской лошадке совершал прогулки по Булонскому лесу. Затем пил на Больших бульварах утренний кофе; завтракал в обществе друзей в своем особняке, файф-о-клок — пятичасовое чаепитие — в "Карлто­не" или "Англии". В семь обедал у "Максима" или в "Гранд-отеле", а вечера и ночи проводил в кабаре и шантанах.

Как-то раз на выставке в "Салоне" Квачи вдруг вскинулся:

— Елена!.. Таня!.. Боже мой!.. Откуда? Какими судьбами?

Прошло больше четырех месяцев с тех пор, как Елена с Таней бе­жали от скандала, учиненного Распутиным в "Аркадии", и все это вре­мя они жили в Париже на бульваре Сент-Оноре, но до сих пор не знали о том, что и Квачи в Париже.

Князь Витгенштейн тоже приехал в Париж и волочился за Таней, поскольку к этому времени разорился в пух и

в некотором смысле стал походить на Квачантирадзе.

Квачи задумался: ему приходилось заботиться о Ляпош, Сю­занне и Ребекке, теперь появилась Елена. Не долго думая, он решил эту задачу следующим образом: "На Танины деньги я хоть двадцать женщин смогу содержать". Лишь одного не мог решить Квачи: кому подарить грядущую ночь.

В конце концов и эту задачу он решил так:

— Мне очень грустно, мои дорогие, но я не могу пожертвовать вам весь вечер! Этой ночью еду в Шалон к своему другу — виконту Шуазель, завтра он устраивает для меня охоту...— и поскольку шел между Таней и Еленой и обеих держал под руку, обеим со значением стиснул локотки и подмигнул. Затем поцеловал ручки и ушел.

В девять часов Квачи прошел по бульвару Сент-Оноре. Окна Та­ни были освещены.

— А если б Елена оказалась у меня? — спросила Таня через час.

— Сказал бы, что опоздал на поезд,— ответил Квачи.

— Что ты скажешь Тане, если встретишь ее утром? — спрашива­ла его в ту же ночь Елена.

— Скажу, что опоздал на поезд...

Так связалась между этой троицей нить, разорванная четыре ме­сяца тому назад.

Однажды в "Кафе-Риш", когда Квачи потягивал через соломинку гренадин, возле него остановился Исаак Одельсон и упрекнул:

— Выходит, вы уже вышли на дорогу и старый Одельсон вам больше не нужен!.. Позавчера мы столкнулись нос к носу, я поздо­ровался, а вы даже не ответили!

— Нет, нет, господин Одельсон, я просто не видел вас, поверьте! Беседовать с вами для меня всегда большое удовольствие. Вы человек умный и опытный, а это как раз то, что мне нужно.

— Умный, опытный и порядочный! — добавил Одельсон.

— Справедливо — и порядочный,— подтвердил Квачи.— Приса­живайтесь, пожалуйста, и расскажите, как поживает Реби.

— Благодарю вас, очень хорошо. Случается, заскучает без вас, но...— Исаак наклонился к Квачи и коснулся его колена,— Я сейчас здесь не один, меня ждет моя племянница Рахиль.

— Правда? — оживился Квачи.— Так зовите ее... Просите...

— Рахиль! Иди сюда, моя девочка, иди! Вот познакомься: щедрый, умный и благородный князь Багратион-Квачантирадзе.

— Присаживайтесь... Заказывайте, что вам угодно... Гарсон!

— Оказывается, грузинский царский род Багратионов,— обратился Исаак к Рахили,— потомки нашего библейского царя Давида.

— Неужели? — удивилась Рахиль.— Но как? Каким образом?

— Да,— подтвердил Квачи и рассказал древнюю легенду.

Исаак вдруг вскочил:

— Я скоро... Маленькое дельце...— и припустил за кем-то.

Квачи сперва внимательно оглядел Рахиль, затем придвинулся к ней так тесно, что их бедра и плечи соприкоснулись.

Рахиль была женщиной совсем иного типа, чем остальные одалис­ки гарема Квачи. Высокая, тонкая, белокожая, чуть веснушчатая, зе­леноглазая, с удлиненным овалом лица, такая броская и привлека­тельная, что ни сидящие вокруг, ни проходившие мимо не могли ото­рвать от нее глаз.