Капибару любят все
Шрифт:
Настя разворошила внутри что-то яркое, как будто бы цветные стеклышки высыпались из сломанной детской трубки с названием «калейдоскоп» и стали красивее оттого, что больше не бренчат в легком тубусе для индивидуального подсматривания. Ольховский слишком хорошо знал, что это ненадолго. На несколько часов… На полдня. Потом он даже перестанет верить в то, что это происходило, что на полдня или несколько часов он сделался подтянутым и помолодевшим, что у него изменилась осанка. Вот так женщины и делают мужчин лучше. А вот жены почему-то уже нет…
Выбор был сделан. Все мысли Ольховского уже скользили
Надо бы позвонить, узнать, кто из девчонок свободен, но еще слишком рано – если он вернется через полтора-два часа, дети будут разочарованы в его великодушии. Только вот с каждым часом возрастает риск вообще не попасть туда, куда он задумал, – суббота же… Выпившие мужчины хотят женщин… Хотя почти лето, а летними субботами с женщинами довольно успешно конкурируют шашлыки на берегах ближайших водоемов.
Ольховский спустился вниз, ощущая всей кожей солнечный вечер, обошел свой дом. С фасадной его стороны располагалось маленькое кафе, где всегда можно пропустить сто грамм и встретить знакомых. Для многих из них обитатели кафе были почти семьей: встречались здесь каждый вечер, вместе справляли дни рождения и нетвердо знали имена друг друга. Однажды, зайдя в кафе, Ольховский попал даже на поминки.
В кафе было прохладно и пусто. За стойкой бара читала потрепанную книжку, положив ногу на ногу, буфетчица Света. Она всегда читает книгу, когда посетителей нет, и книги ее выглядят одинаково: одного, «покетбучного» формата, разница только в картинке. В углу же, цепко высматривающий знакомых, расположился Аркадий. Он огромен и бородат, старше Сергея лет на десять. На столе неряшливо: пара пустых пластиковых «соточек», с нескольких сторон надкусанный бутерброд с сыром, что-то из недопитого… Треть томатного сока.
– Сереженька! – поприветствовал Ольховского Аркадий, пригласительно махая рукой. Ольховский кивнул. Света подняла глаза от книжки:
– Сереженька, кофейку?
– Соточку, – улыбнулся он.
Ольховский здесь редкий гость, но его знают и как-то по-своему ценят за интеллигентность.
– Да, соточку, – повторил он, и Света удивленно приподняла нарисованные штришки бровей. Обычно он заказывает кофе.
– Беленькой?
– Да, – с улыбкой подтвердил Ольховский.
– Сереженька, Вы какими судьбами? – Традиция называть друг друга на «Вы» понравилась Ольховскому сразу, и он, придерживаясь ее, отвечает:
– С Вами, Аркадий, всегда…
– Очень рад… Очень! – Аркадий поднял рюмку, другой рукой вытирая бороду от налипших на нее крошек.
Ольховский в ответ тоже приподнял невесомую пластиковую «сотку».
Ему так хочется выложить Аркадию все, что связано с Настей, с его переживаниями, но он знает: этого делать не стоит. Это пустое. Место, которое он выбрал, – не для таких разговоров. Пенсионная реформа, события на Украине, смена губернатора… Парник на балконе, биотуалет на даче, самогонный аппарат своими руками… Душу раскрывают только совсем опустившиеся пьяницы, а на кафе у них просто нет денег. Рабочий
Хотя Аркадий не такой. Но по законам этого места Ольховский не лез к нему с разговорами. Слово «душа» – и в стихах, и в кабаках – слово пошлое.
– И надолго Вы развязали? – поинтересовался Аркадий, продолжая выкать, хотя ритуал соблюден и можно смело переходить на «ты».
– Жена в отъезде… – ответил Ольховский, веря, что этой информации достаточно.
Он смотрел на впившегося в бутерброд Аркадия, на его заросшие мягким волосом щеки, понимая, для чего занесло сюда его самого. В кафе сто граммов беленькой зачастую являются лишь поводом изменить одиночеству…
Ольховский из хулиганства мог бы позвать Аркадия с собой, но тот, конечно, отказался бы и даже удивился сальному предложению. Здесь это тоже не принято… И все же Ольховский произнес:
– Аркадий, почему Вы сидите здесь в одиночестве? Мне кажется, что Вам не хватает женского пола. Не пойти ли по девочкам? – В этой шутливой фразе есть доля правды, и Аркадий настороженно поднял бровь, сопя при этом, как все очень полные люди.
– Что я слышу? Вы же, кажется, женаты? – Аркадий знал, что Ольховский женат, и даже не раз видел его жену, но правила игры предполагают сомнения и даже забывчивость.
Дальше необходимо сохранить лицо. Не запятнать жену пренебрежением, но и не отступить.
– Я об этом помню. Но весна…
– Уже почти что лето…
– Ничем Вас не проймешь, Аркадий…
– Да, – заключает тот. – Может быть, еще по соточке? Светочка…
Аркадий был женат трижды. У него три дочери. Может, он просто устал от девочек и предпочитает общество собутыльников?
– Хотите свежий анекдот? – интересуется Аркадий, и Ольховский не может честно ответить ему «нет».
Вырваться от приветливого толстяка удалось только через час, когда в кафе образовались новые посетители, все – знакомые Аркадия. Ольховский, ловя момент, торопливо откланялся и выскочил на воздух.
Он прошел два квартала, подумав, купил в подвальном магазине того самого дома, куда он шел, бутылку шампанского и набрал телефон.
– Алло-о, – томно донеслось до него из недр аппарата. Это была Рыжая, Ольховский знал ее, администратора. Она всегда так говорит «алло-о», как будто параллельно с разговором откусывает что-то сладкое. У нее с ресниц сыпется черная тушь, и лицо она обрабатывает каким-то жирным кремом. Ольховский подозревал, что, если бы не возраст, она сама не прочь бы пополнить штат своих куртизанок, так она любезничает с ним, если он приходит.
– Здрасьте. Кто из девчонок свободен? – Он говорит бодрым голосом, хотя все эти условности ему неприятны. Слово «девчонка» несет в себе какой-то здоровый задор. Эти же – кто угодно, но вот не «девчонки».
– Девочки? – переспросила та и начала перечислять. Ольховский готов был поспорить, что она загибает пальцы.
– Сейчас три девочки есть: Оля, Альбина и Мариночка… Виолочка должна прийти через полчасика… А вы когда планируете подъехать? Может, еще Диночка освободится.
– Да нет, я тут рядом…