Капитали$т. Часть 5. 1991
Шрифт:
— Нет, не как у Орловского, — покачал головой я. — У нас, уважаемый коллега, банк создают в двух случаях.
Матвей недоверчиво усмехнулся.
— Всего в двух?
— Всего! — подтвердил я. — Во-первых, для того, чтобы собрать бабки с почтеннейшей публики и с этими бабками свалить в какую-нибудь страну с теплым климатом и лояльным законодательством.
— В Рио-де-Жанейро? — спросил Матвей, читавший Ильфа с Петровым.
— Туда тоже можно, — согласился я. — Или в Израиль. Или в Англию. Да мало ли!
— А второй случай? — Матвей посмотрел на меня заинтересованно.
— Второй случай — наш, — объяснил
— Ясно, — сказал Матвей. — И ясно мне одно, что все эти финансовые и бумажные дела — темный лес. У меня и сберкнижки сроду не было! Сейчас сбербанк до девяти процентов дает, но я говорю — нафиг нужно! Цены-то какие! Каждый день в гору!
— Это правильно, — похвалил я. — Государство заканчивается. А значит и банки, и все эти деньги… Ты, Матвей, надеюсь, сбережения не в рублях хранишь?
— Обижаешь! — гордо ответил Матвей.
— Ладно, — сказал я. — Мы сюда пить приехали или производственные вопросы решать?
— Бухать приехали! — прдтвердил Матвей радостно.
— Вот и давай бухать! — отрезал я.
Матей оживился.
— Смотри за тем столиком… Да левее! Девочки скучают, давай позовем!
— Давай позовем, — согласился я, разглядывая приятных с вида девиц. — Профессионалки, небось? Сам-то чего не женишься?
— Да пофиг! — загорелся Матвей. — У них у всех одно устройство! А насчет женитьбы… ты гонишь, что ли? Я домой только поспать приезжаю! Да и… — Матвей вдруг погрустнел и замолчал.
— Что? — не выдержал я.
— Меня может замочат не сегодня — завтра… Где уж тут… Лучше уж так.
— Производственное собрание окончилось, начались душевные излияния… — сказал я. — Не умеет русский человек веселиться, совсем нет! Пошли девчонок звать! А то другие уведут!
И мы пошли звать за наш стол девчонок…
Мне никогда не нравились заводы, особенно большие, размером с какой-нибудь Люксембург. Может быть когда-то в самом начале, лет пятьдесят или все семьдесят назад, они выглядели иначе. Молодые, сверкающие, свежепокрашенные, они словно были направлены в будущее. И люди в них работали молодые, оптимистичные, веселые, гордые тем, что каждое утро гудит гудок и они идут к проходной и погружаются в эту особую заводскую жизнь со своими радостями и драмами.
А сейчас заводы мрачные, будто больные, ветшают, ржавеют, зарастают бурьяном. И люди мрачные, будто придавленные — это те, которые трезвые. Пьяные, конечно, одни преисполнены пьяного благодушия, другие входят в раж. Все ждут каких-то перемен, ожидают, что вот-вот станет лучше, но лучше никак не становится, только снова и снова «надо немного потерпеть».
Мы с Серегой ходим по территории сахарного завода в сопровождении пожилого мастера.
— Мда… — говорит Серега, оглядывая окружающие унылые пейзажи начала индустриального упадка. — Ты «Через тернии к звездам» смотрел?
— Смотрел, — пожимаю плечами я. — Смотрел и чего?
— Завод Туранчокса! — ставит диагноз Серега. — Такие бабки отдали, Леха! Такие бабки! Нахрена оно нужно было, а?!
Я
— В общем так, ребята, — очень по-деловому сказал нам глава комиссии незадолго до отъезда. — Реально это все стоит около семи с половиной. Но это как посчитать, понимаете? Ребята вы, вроде бы нормальные. Посчитаем, что называется, ниже нижнего предела. Но меньше четырех никак нельзя. Никак! Тогда с нас самих спросят. Так что, внесете четыре. И владейте на доброе здоровье. Понятно?
— Понятно! — выдохнул я. — Спасибо вам огромное!
— Не за что, — царственно ответил глава комиссии. — Вообще, вы вовремя подсуетились. Молодцы! По линии министерства есть распоряжение — в коллективную собственность все выводить без проволочек!
Я понимающе склонил голову.
— Видно, что хорошие ребята, — продолжил разглагольствовать глава комиссии, — мы у вас тут как на курорте побывали! Ну и к вам соответствующее отношение с нашей стороны! С других бы по «девятке» попросили. Понятно?
Я снова понимающе склонил голову.
Все это означало, что основные фонды завода будут оценены в четыре миллиона рублей. Вместо семи. И сахарный завод должен внести эти четыре миллиона государству. Денег таких на заводе не было, но зато были у нас. И у «Красного мака», который внес половину этой суммы. Четыре миллиона. Чуть больше ста тысяч долларов, если считать по последнему «черному» курсу. Копейки, если разобраться. Через год эти четыреста тысяч обесценятся в разы, а тут мы приобретаем серьезный актив…
Был заключен договор между сахарным заводом и нашими фирмами. Мы предоставляем средства и получаем в качестве вознаграждения по двадцать пять процентов акций. Остальные пятьдесят процентов идут трудовому коллективу. Славик из «Красного мака» становится директором завода. От должности заместителя директора мы отказались, но потребовали должность главного бухгалтера. Компаньоны из «Красного мака» не возражали, и мы делегировали нашу Марию Степановну на завод — возрождать промышленность и держать под контролем финансовые потоки. Конечно, само собой разумеется, что вся реализация продукции шла через нас. И здесь уже появлялись большие возможности для заработка.
Словоохотливого мастера, который был у нас в качестве экскурсовода, звали Иваныч. Он с большим удовольствием рассказывал о производстве, рабочих, прежнем начальстве и о жизни вообще.
— Что народ говорит, Иваныч? — спрашивает его Серега. — Молодой директор пришел, не боитесь, что развалит работу?
Иваныч усмехается.
— Было у нас этих директоров… Всяких! — говорит он гордо. — И молодых, и каких хошь! По партийной линии тоже назначали. В нашем заводском деле — дубы, Те, которые посмышленее, пытались разобраться. А другие… — Иваныч машет рукой. — Захочет научиться — научится!