Капитали$т. Часть 5. 1991
Шрифт:
— Тип того, — кивнул он. — У Зимы шесть ходок, он на северах с ворами близко общался. Вот и погнал к ним в Москву за бумагой. Привезет бумагу и будет здесь московские порядки устанавливать. Общак и тому подобное.
— Разве до этого общака не было? — удивился я.
— Был, чего ж не было, — согласился Магадан. — Только в тот общак мы скидывались, а в этот — вы будете. Понял, нет?
— Чего ж непонятного? Пусть попробуют, — в свою очередь согласился я. — Значит, между Кузнецом и Зимой конфликт назревает?
— Конфликт? — переспросил Магадан. — Ну че, можно и так сказать.
— Я вижу, что вы не очень хорошо к обоим претендентам на престол относитесь? — сочувственно спросил я.
— Потому что они коммерсанты по жизни, а лезут в жулики, — строго ответил Магадан. — Бабки, бабки, одни бабки на уме! Вот помяни мое слово, сейчас польется кровушка.
— Понимаю, — кивнул я.
— Вот и молоток! А я уезжать думаю. Надоело все… А Немца жаль, — вдруг заметил он. — Весной помирать плохо. Весной жить нужно.
Я согласно кивнул. Умирать в апреле, когда вся природа проснулась и ожила, когда птицы вернулись, когда трава, и лисья, и солнце греет — что-то в этом есть неправильное, противоестественное…
— Удачи! — искренне пожелал я Магадану.
— И вам не хворать! — весело отозвался он. — А я пойду, наверное… Не люблю, когда людей в землю. Нервы, понимаешь… Стольких уже закопали и стольких еще придется. Я смотрю на это всегда и думаю — может я следующий на очереди? Это же такая очередь, в которой никто не хочет быть первым… — грустно пошутил Магадан.
Мы попрощались, Магадан медленно пошел по направлению к выходу, а я снова присоединился к Матвею.
— Это ты с кем говорил? — настороженно спросил меня Матвей.
— Старый знакомый, — ответил я. — Потом расскажу.
— Короче, нужно двигать отсюда, — сказал Матвей нервно. — Немца, сам видишь, закапывают. А на нас смотрят… Совсем недобро! Пойдем, а?
— Пойдем, — согласился я. — Что нужно, мы уже увидели…
На обратном пути, выслушав мой рассказ о том, что преступный мир, скорее всего, в ближайшее время займется внутренними разборками, Матвей воодушевился.
— Вот это дело! — довольно сказал он. — Тут мы можем красиво сыграть!
— В ближайшие дни к вам, судя по всему, придут, — сказал я. — От Зимы или от Кузнеца. Предложат дружить. И к нам придут. Предложат бабками поделиться.
— Слушай! — сказал Матвей. — Я сейчас толпу народа могу собрать. И не алкашей засиженных, а хороших парней, подготовленных! Да мы кого хочешь раздолбаем! А постановка у нас будет такая — в наши дела не лезть, а кто полезет, тому кирдык.
— Хорошая постановка, — одобрил я. — Правильная, нам годится!
Между тем, дела с сахарным заводом потихоньку двигались. Прежде всего, было проведено собрание трудового коллектива, на котором было принято решение — в духе последних постановлений партии и правительства, перевести завод из собственности государственной в собственность коллективную с последующим акционированием. Собрание проводил директор, с которым предварительно
Борис Борисович долго и проникновенно говорил о светлом капиталистическом будущем, о том, как каждый из присутствующих станет собственником предприятия, на котором они так долго и так успешно работали, об акциях, которые принесут золотые горы, о сахаре, которым мы завалим не только нашу и соседние области, но еще и отправим на экспорт за твердую валюту! При упоминании твердой валюты, весь трудовой коллектив разразился продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию. Окончив пламенную речь, Борис Борисович обтер вспотевший лоб и вполне удовлетворенный занял место в президиуме. Очевидно, он считал, что полностью отработал выданные двадцать пять тысяч рублей.
За резолюцию — вывести сахарный завод из государственной собственности, проголосовали единогласно, что и было отмечено в протоколе. Когда собрание закончилось, трудовой коллектив имел гордый вид, считая себя без пяти минут собственником родного завода.
После собрания началась оживленная переписка руководства завода (а вернее — Миши Афганца и Славика) с различными государственными структурами. В целом, государственные структуры были не против отпустить сахарный завод на вольные хлеба. Госплан СССР буквально перед самым собранием прекратил свое существование — был распущен правительством. Его функции взяло на себя Министерство экономики и прогнозирования СССР, которое, как и все правительство, находилось в состоянии реформаторского ража. Так что, в министерстве на нашу инициативу отреагировали вполне благосклонно. Впрочем, напомнили, что государственный план никуда не денется и определенное количество продукции придется сдавать по фиксированной государственной цене. Это было вполне ожиданно.
Министерство сельского хозяйства и продовольствия к народному желанию срочно стать собственниками тоже отнеслось с пониманием. Но возник один нюанс. Ответственные товарищи из министерства заявили следующее: раз вы, дорогой коллектив сахарного завода, решили быть самостоятельными, то будьте. Только предварительно потрудитесь внести в государственную казну стоимость основных фондов, а после этого — так и быть, катитесь колбаской. Оценивать стоимость фондов — всего имеющегося на заводе имущества, должна специальная комиссия из Москвы.
По этому поводу мы встретились со Славиком и Мишей Афганцем в «Парусах».
— А как обстоят дела у завода с финансами? — поинтересовался я.
— С финансами обстоят дела хреново, — сказал Славик. — Счета пустые. Да о чем речь, ты этого директора видел? Как только акционируем, поставим другого директора.
— Тебя? — спросил я с улыбкой.
— Кого ж еще? — развел руками Славик. — Я в директора, а зам пусть будет от вас. Нормально же?
— Нормально, — сказал я. — А старый директор согласится?