Кардонийская рулетка
Шрифт:
— Не называй меня синьором. Правильное обращение: господин. Привыкай.
— Извините, господин директор.
— Так лучше. — Абедалоф улыбнулся, но его глаза остались холодными, а улыбка получилась настолько грозной, что Борнас вздрогнул. — О чем они говорили, ты, разумеется, не знаешь?
— Меня не допустили, — развел руками приотец. — Я провел это время в компании Фредерика.
— О чем говорили вы?
— Не о политике.
— Лилиан его проинструктировала, — усмехнулся Арбедалочик.
— Я тоже так думаю, господин директор.
На секретарские мысли Абедалофу было
— Как повел себя Махим после встречи?
— Молчал всю дорогу домой, — доложил Борнас. — А потом потребовал стенограммы переговоров и принялся тщательно их изучать.
— Какие места?
— Выступления Дагомаро.
— Решает, какие условия принять?
— Судя по всему. — Борнас чуть подался вперед, устанавливая между собой и Арбедалочиком «доверительное» расстояние. — Махим становится опасен.
— Я знаю, — протянул галанит. — Я рад, что не ошибся в тебе, Борнас. Очень рад.
— Какие новости, ИХ? — осведомился Помпилио.
— Час назад «Дер Каттер» выходил на связь, мессер. Доминатор преодолел половину пути до Линегарта, но следов «Амуша» пока не обнаружено.
— Понятно… — Адиген побарабанил пальцами по подлокотнику кресла-коляски. — Понятно…
Они сидели в гостиной — в других помещениях продолжались работы — у журнального столика, на котором стояла бутылка густого красного и два бокала. Дер Даген Тур в инвалидном кресле, Бабарский — на краешке кожаного дивана. Под ногами — мохнатый ковер, в ворсе которого ноги утопают по щиколотку, на стенах — картины… За последние полтора часа комната преобразилась до неузнаваемости: новая люстра, торшер в углу, книжные полки, плотные гардины, закрывающие зарешеченное окно, — камера стала значительно уютнее и даже светлее, несмотря на спрятанное окно. Однако дер Даген Тур грустил.
И вовсе не потому, что оказался в заточении.
Услышав от Дагомаро, что «Амуш» не выходит на связь, Помпилио счел происходящее недоразумением, был уверен, что через час, максимум через два корабль обнаружится, но время шло, ИР продолжал молчать, и это обстоятельство заставляло адигена нервничать.
А больше всего раздражало то, что поиск «Амуша» вел только «Дер Каттер» — несмотря на выдвинутые обвинения, разыскивать ИР кардонийцы не спешили.
— Надеюсь, у вас все в порядке, мессер?
— Да, ИХ, все нормально, — стоически ответил Помпилио. — Страдает только чувство прекрасного: архитектурными изысками это заведение не отличается.
Поскольку единственное окно комнаты было плотно зашторено и видеть само здание дер Даген Тур никак не мог, замечание, по всей видимости, относилось к стенам без фресок и лишенным благородной лепнины потолкам. Бабарский поднял голову, прищурился, прикидывая объем работ, и предложил:
— Если прикажете, мессер, через два часа специалисты начнут приводить помещение в порядок.
— Не надо, ИХ, я потерплю, — вздохнул адиген. — Перед ужином Хасина сделает массаж и тем, надеюсь, слегка улучшит мне настроение. — Помпилио помолчал и с печалью закончил: — В заключении у меня разболелись раны.
— Я вас понимаю, как никто другой, мессер, — заверил адигена Бабарский. — Помните,
— Правда?
— Истинная правда, мессер. Чтоб мне век прибыли не видеть.
— Весьма смелая клятва, — заметил Помпилио.
— Да, пожалуй, я погорячился, — вздохнул ИХ. И тут же осведомился: — О чем вы хотели поговорить?
— О преступниках, разумеется, — коротко рассмеялся дер Даген Тур. — Мы ведь в тюрьме.
— Да, мессер, о преступниках. — Бабарский потер виски. — Мы продолжаем следить за десятком подозреваемых: остальные по тем или иным причинам отпали. Все они ведут себя естественно, как добропорядочные граждане, и я боюсь, что нам придется ждать следующей акции.
— Не хотелось бы.
— Согласен, мессер.
— А если Огнедел понял, что находится под наблюдением, и преступлений больше не будет?
— Такую вероятность нельзя исключать, мессер, — честно ответил Бабарский.
— Тем не менее мы должны с ним встретиться, ИХ, — прищурился Помпилио. — Я обещал.
— Приложу все усилия, мессер.
— Налей вина.
— Да, мессер. — Бабарский неспешно наполнил два бокала.
— И расскажи, что еще интересного происходило на свободе.
— Ничего? — удивилась Этель. Несколько наигранно, но так требовали правила выбранной ею модели поведения.
— Ничего не нашли, — подтвердил Базза Дорофеев, глядя в черные глаза красавицы. — Сокровищница оказалась пуста.
— Вы шутите!
— Истинная правда, синьорина. Мессер был в совершеннейшей ярости.
— Представляю.
— Вам хорошо, вы только представляете, — притворно вздохнул Базза. — А мне пришлось пережить.
Они рассмеялись.
Оказавшись на борту «Амуша», Этель, скрывая дурное настроение, сказалась уставшей, невыспавшейся и заперлась в каюте. Баззу поведение звезды необычайно порадовало — ему было чем заняться, однако безмятежная жизнь капитана продлилась лишь до второго завтрака. Затем Кажани выбралась на волю, и с тех пор Дорофеев занимался тем, о чем мечтали все без исключения герметиконские ловеласы — развлекал очаровательную Этель. Сначала на мостике — певица изволила любоваться набегающими облаками и наблюдать за работой рулевого, а затем, после того как знаменитости наскучило затянутое тучами небо, — в кают-компании. Ланч с бутылочкой игристого и множество баек из цепарской жизни. Этель смеялась до слез, а улыбающийся Дорофеев мечтал о попутном урагане, что доставил бы их в Линегарт за пару-тройку минут.
— А что вы расскажете об этой ужасной лапе? — Этель указала на когтистый трофей, украшающий длинную стену кают-компании. — Как звали ее кошмарного обладателя?
— Хамокская пришпа, синьорина.
— Страшный зверь?
— Ужасный… — добродушно начал Дорофеев и умолк, различив в привычном гуле кузеля посторонний звук — громкий хлопок.
— Вы тоже слышали? — Музыкальный слух позволил Кажани не остаться в стороне от происходящего.
— Побудьте здесь! — Капитан вскочил на ноги. Он был достаточно опытен, чтобы понять, что на офицерской палубе прозвучал выстрел.