Картограф
Шрифт:
Она кивнула и прошла мимо него к горке. Достала сухарницу, извлекла оттуда кусочек пряника и проглотила, не жуя.
– Вы всегда так поздно приходите?
– спросил Филя. Ему было неловко, что он ее застал врасплох, но любопытство было сильнее приличий. Валентина сделала неопределенный жест и опять запустила руку в сухарницу.
– Может, вы каши хотите? Она осталась. Давайте я вам положу.
Валентина отрицательно покачала головой. Филя уж было подумал, что она немая, но кто же тогда сказал ему не шуметь? Капала вода, тикали ходики, на улице истошно заорал кот,
– Куда вы, постойте!
– сказал Филя.
– Не бойтесь меня. Я Витин друг.
– Знаю, - чуть слышно откликнулась тень.
Филя попытался схватить ее за руку и промахнулся - цапнул воздух. Что же это такое? Он в недоумении уставился на свой кулак, а когда попытался отыскать тень, ее и след простыл. «Наваждение, - думал Филя.
– Я, должно быть, сплю. Надо проснуться». И он с силой щипнул кожу на запястье. Ничего не получилось: реальность осталась на месте, только усилился Витин храп, восходящий ко второй октаве и ниспадающий до басов. В какой комнате спит Валентина? В коморке вместе с матерью? На раскладушке у Веры? В сенях, за печкой, на чердаке? Почему в доме так мало ее следов? Филя поразмыслил немного и решил, что виной всему загадочное уродство, которое девушка прячет в темноте. А на фабрике маску надевает - там же копоть, смог, все поймут, никто с лишним вопросом не пристанет. Это его успокоило, и он на цыпочках прокрался к своему тюфяку. Витя лежал на спине, разметав руки. Филя посидел-посидел у окна и тоже отправился на боковую.
Проснувшись, Филя решил потренироваться. Он давно не рисовал, если не считать злополучной карты, и ему хотелось вновь ощутить творческий гипноз, в который он впадал, работая над эскизом. Но вот беда - чемодан с карандашами и альбомом украли! Не печным же углем рисовать?
– Витя, у тебя не найдется карандаша?
– спросил он.
Тот открыл ящик комода и зашарил в нем пятерней, бормоча «где-то был, где-то был». На пол полетели фантики, папиросная бумага, старые счета.
– Карту будешь рисовать?
– Нет, просто хочу позаниматься. Для себя, для души.
Витя усмехнулся:
– Ага, души. Вот тебе карандаш. Тупой только, очинить?
– Если можно, - попросил Филя.
– А бумаги нет?
– Отчего, есть! Там, в углу, для растопки.
– Мне чистую надо.
– Тогда у матери спроси. Я такую не пользую.
Пока Витя трудился над карандашом, Филя сходил к Варваре Михайловне и выпросил у нее листочков. Бумага была приличного качества, в меру плотная, с шероховатой поверхностью. Чуть затхлый запах говорил о том, что лежала она без дела не один год. Ее хранили для писем, а писать было некому, и теперь на ней будут Филины рисунки. Не худшее применение!
Вернувшись в комнату, Филя увидел, что Витя лениво почесывается, натягивает на себя одеяло и уже готов повернуться носом к стене.
– Не поедешь работать?
– Сегодня не хочу. Разморило что-то, томно. Чай, с пирожков, от них живот крутит.
За завтраком Витя в одиночку опустошил тазик с пирожками. Не досталось никому. Вера насмешливо фыркнула, Филя был нем
– А давай мы с тобой вот что сделаем, - сказал Филя.
– Ты мне опишешь человека, а я его нарисую.
– Тебе зачем?
– чуть недовольно отозвался Витя.
– Я в участке одного знакомого встретил. Он сказал, что им в отделе нужны портретисты, преступников со слов свидетелей рисовать.
– И что, пойдешь туда работать? Да у тебя с картами от заказов отбоя не будет, в золоте потонешь! Тоже мне придумал! Кому нужны эти портреты? Не валяй дурака.
– Витя, ты не прав. Вот ограбят, допустим, на улице старушку, она мне опишет приметы, я нарисую, дворники развесят, и все - грабитель пойман. Разве не здорово?
– Куда уж здорово! Из-за таких, как ты, житья нет.
– Тебя, если проколешься, рисовать не буду. Калмыка какого-нибудь изображу.
– А что, - встрепенулся Витя.
– Это дело! Давай, иди в участок, будешь наших выручать. Заживем!
Филя только улыбнулся. Спасать от тюрьмы Витиных друзей, местную шпану, он никак не собирался. Да и Ромэн Аристархович его бы за такое по голове не погладил. Если помогать правосудию, то не сикось накось, а по совести.
– Сделаем так. Ты опишешь мне человека, которого я еще не видел. Например, Валентину. А я потом сличу портрет. Идет?
– Вальку?
– уныло протянул Витя.
– Чего в ней интересного? Ну, нос, рот, глаза.
– Какой нос? Длинный, короткий? Кончик вверх или вниз? Может быть, курносый или картошкой? Веснушки, родинки, бородавки? Крылья вразлет? Переносица прямая или с горбинкой?
– Постой, погоди, прямо забросал вопросами. Какие, к черту, крылья? Нос как нос, обычный. Да что с нее взять, с Вальки?
– Витя, не халтурь, - строго сказал Филя и ткнул его тупым концом карандаша в бок.
– Напряги извилины. Ты можешь, я знаю.
И Витя нехотя начал припоминать. По первости у него получалось скверно, не мог назвать ни одной приметы, а потом он так разошелся, что его было не остановить. Выяснилось, что Валентина очень даже ничего - тонкий прямой нос, крупные темные глаза с поволокой, густые ресницы, соболиные брови, высокий лоб. Только с волосами Витя затруднился.
– Она их все время красит. Я и забыл, какого они цвета - рыжие, навроде того. Так это не изобразишь. Карандаш-то все равно серый!
Филя залюбовался на портрет: так ладно и гладко вышло. Витя взглянул и ахнул:
– Ну, она! Вот ты мастер! Блеск!
– Спасибо, - сказал польщенный Филя.
В этот момент в комнату заглянула Вера.
– Белохрысничаете?
– поинтересовалась она.
– Нет, портреты рисуем. Заходи!
– щедро пригласил Витя.
– Посмотри, что творит. Его бы к нам собор расписывать.
– Постой-ка, - Филя живо убрал портрет и внимательно посмотрел на Веру.
– Проведем эксперимент. Витя только что описал мне Валентину. Давай и ты, а потом сравним, что получилось.