Картонная пуля
Шрифт:
Опять губернатор перед микрофоном. Вечер, время телевизионных новостей…
’’…годаря нашей любимой продуктовой корпорации, которая в тяжелые времена нашла возможность кредитовать наших бедных крестьян, и благодаря чему каждый житель нашей области имеет возможность каждый день есть дешевый хлеб!..»
Я жму на кнопку! Проклятье! Адская боль! Еще одна кнопка! Еще один канал! У меня в руках не пульт, а пистолет. Вот он, кстати, рядом — опять же службы Зиновьева позаботились, чтобы я не остался безоружным. И я как будто жму на спусковой крючок, но с противоположной стороны в меня тоже летят
Меня захлестывает чувство опасности. Мне нельзя находиться дома. И не только потому, что кемеровская братва все еще может держать дом под наблюдением…
…На смену поверженному губернатору встает бывший премьер Черномырдин, который теперь сил не жалеет, чтобы в Боснии воцарился мир. Его я тоже убиваю. Передо мной очередная мишень, Березовский. Он точно знает, как спасти страну, но пока что не скажет… С ним справиться труднее, он в бронежилете. Нет, это в пульте батарейки сели… Давно собирался поменять.
Я жму на спуск, но в ответ летит новый свинцовый заряд. Вернее, не свинцовый, а картонный. Убить человека таким вроде бы нельзя, но пули проникают в голову, где картон начинает разбухать. И разбухает до тех пор, пока окончательно не выдавит наружу то, что осталось от мозга.
Глава 24
Константин Альбертович Воронов, в просторечии Котяныч, не ожидал увидеть меня на пороге своей квартиры. Даже был этим обстоятельством раздосадован, каковую досаду и не думал скрывать.
— У тебя телефоны не отвечают, — объяснил я. — Ни домашний, ни сотовый. А здоровяк в конторе сказал, что ты домой поехал.
— Я еще разберусь, кто его уполномочивал справочное бюро изображать, — с угрозой пробормотал Котяныч.
— Ладно, не злись. И извини за… тот инцидент на кладбище. Очень надо было с Треухиным поговорить.
Не ожидал, что Воронов такой злопамятный. В ответ на извинения ничто не дрогнуло в его недовольном лице. Хотя, конечно, на глазах у шефа уложили начальника секьюрити. Не хотел я его унижать.
— Есть новости, — сообщил я.
— Вообще-то я спешу. Улетаю сейчас.
— Куда?
— Не все ли равно?
— Дело в том, что я их нашел.
— Кого?
— Что с тобой? Кого-кого… Убийц Треухина. Есть возможность сегодня с ними поболтать.
Котяныч просто-таки вынужден был впустить меня в дом.
Холостяцкое жилище Константина Альбертовича было оформлено с недюжинным вкусом. Дизайнера нанимал?
Есть такой журнал, было время, я на него часто натыкался дома у одной своей знакомой, называется «Мой уютный дом». Как ни странно, мне нравилось его перелистывать, может быть оттого, что изысканные интерьеры на журнальных страницах так откровенно не сочетались с убогой обстановкой моей собственной конуры. Так вот, квартира Котяныча представляла из себя словно бы квинтэссенцию глянцевых образцов — серебристые с розовым отливом обои, приступочки, ступенечки, диван с гнутыми подлокотниками, клетчатый плед, книжные полки, облагороженные солидной позолотой корешков — вот какие книги люди читают! — столик с компьютером и тяжелое кресло перед ним,
Еще на стенах висело несколько акварелей с южными пейзажами. Насколько я понимаю, не Шишкин и не Куинджи. Зато красиво, похоже на то, чем торгуют самодеятельные бородатые джинсовые пареньки в переходе метро на Красном проспекте. А что? Мне нравится. Впрочем, что я понимаю?..
— Ого! — вроде бы не сдержал я восхищения, хотя, честно говоря, мне начихать на все эти рюши и банты. — Сам придумал?
Котяныч криво усмехнулся, дескать, не тетя же, и вроде бы даже немного подобрел. Ни черта он не подобрел.
На плетеном столике стояла раскрытая дорожная сумка, рядом лежали вещи, приготовленные в дорогу, в том числе изысканная кожаная кобура а-ля «Петек» с торчащей рукояткой «Лютера».
— Садись, — Котяныч нехотя указал на диван. — Рассказывай свои новости.
— Насчет фамилий, которые я тебе называл, все подтверждается. Они это, те самые пацаны…
Котяныч нервно кивнул и обернулся, чтобы бросить взгляд на сумку.
— …Они сейчас в Новосибирске. У Корнищева сегодня день рождения. Откупили коттедж в Боровом. Будут все.
— Ну и что?
Я чуть не подпрыгнул от неожиданности. Котяныч сегодня сам на себя не похож.
— Как что? Сегодня со всей этой ерундой можно покончить одним разом.
— Н-да? — с сомнением переспросил Воронов и тяжело задумался.
— Ты какой-то сегодня странный.
— В самом деле?
— Точно. Дай мне человек пять своих ребят…
Примостившись на подлокотнике кресла возле компьютера, Воронов продолжал соображать, покачивая ногой.
— Вот что, ребята, — наконец очнулся он, — пулемета я вам не дам.
— Что?
— Жалко, конечно, что так получилось. Но все отменяется.
— Что отменяется?
— Мы больше этим делом не занимаемся.
— Чем? Можешь ты толково объяснить, что происходит?
— Треухин аннулировал свой заказ на расследование. Короче говоря, это дело его больше не интересует.
— Не может быть. Еще позавчера он подтвердил, что хочет разобраться. Опять же дочка. С ней-то как?
— Позавчера было позавчера, а сегодня уже сегодня. Я тебе русским языком объясняю: заказ аннулирован. Треухина сейчас в городе нет и неизвестно, когда будет. Я вернусь дня через два, тогда и рассчитаемся окончательно. Что там мы тебе должны, что ты нам должен. «Ауди» еще не разбил?
— Как-то все оно странно получилось, — в задумчивости промямлил я.
— Не знаю. Может быть. Шеф мне про свои мотивы не докладывает. А что касается дочки, то за нее не переживай. Все равно она в Америку уезжает. Учиться.
— Когда?
— Скоро. На следующей неделе.
— Так ведь не сезон. Зима ведь.
— Это здесь зима! А там всегда лето! Визу уже оформляют.
— Чего разорался? Понял я, понял…
Котяныч аж посинел от злости. Точно, пулемета мне здесь не дадут… Что же мне Настя про Америку ничего не сказала? Удивительная страна — Америка. Все девушки, которые когда-либо нравились мне по-настоящему, почему-то обязательно туда уезжали. Просто роковой континент.