Картонная пуля
Шрифт:
В первом часу ночи по лыжне, воркуя, шли двое влюбленных, и серебристый девичий смех эхом проносился в заснеженных кронах берез. Недолюбливаю, когда смех серебристый, для меня это синоним известного смеха без причины. Я понимаю — над анекдотом там посмеяться, или, например, человек в лужу упал… Но при чем здесь лыжный спорт, эксклюзивное занятие выносливых, угрюмых женщин?
Парочка романтических лыжников поравнялась с нашей засадой, и глазастая кошка разглядела неровную борозду, оставленную неуклюжим телом Самаковского,
— О! — удивилась девица. — А это что? След.
— Медведь прошел, — видимо, хотел пошутить ее спутник, внешним обликом при свете луны напоминавший начинающего физического аспиранта — молоденький, со светлой жидкой бородкой и изливающимся из глаз светом непознанных научных истин.
— Не прошел. А прополз!
— Чего бы он полз?
— От голода обессилел. Зима же, малины нет. Пошли посмотрим?
— Зачем?
— Помощь окажем.
— Неохота что-то. И спать хочется. Пошли домой.
— Ну, Женечка, ну пошли посмотрим! — закапризничала подруга.
Бородатый физик заколебался.
Беседа происходила в пятнадцати шагах от нашего убежища. Еще не хватало засветиться в обществе Самаковского! Я представил, как мы открываемся взору двух романтиков… Лежат двое в снегу, мужского пола, тесно прижавшись… Сильная картина! Мы не то, чтобы тесно, но им-то воображение точно дорисует недостающие детали. Еще и чай пьют!
— А вдруг волк? — высказал предположение Женечка. — По радио недавно передавали, в Болотнинском районе волки сожрали начинающую учительницу. Напала на нее стая, она побежала через поле, вскарабкалась на стог и жгла коробок спичек. И пока спички были, писала предсмертную записку. А потом спички кончились…
— А здесь какой район? — осторожно спросила девушка.
— Ордынский, что ли…
— Значит не волки.
Именно, что волки… Я уже собрался изобразить соответствующий вой, для чего вытянул губы в трубочку, как Женя нашелся:
— Ордынский и Болотнинский — они же соседние… Впрочем, если хочешь, пошли посмотрим.
— Да ладно, — мудро рассудила подруга, — поздно уже да и холодно. Пошли домой.
Не успел я вздохнуть с облегчением, как события стали принимать давно ожидаемый оборот…
Дверь баньки распахнулась, и наружу вывалились три окутанных паром обнаженных тела — два мужских и одно стройное.
Наши лыжники, Женя с подругой, не успевшие сделать и десяти шагов, прямо-таки замерли при виде дивной картины.
А трое повели себя совершенно разнузданным образом. Не отходя далеко от двери, девушка и мужик, смывая жар, плюхнулись в снег, а третье тело поскакало к проруби, взывая:
— Эй вы, туберкулезники, айда в прорубь!
Пока одно тело спешило к проруби, два других успели достаточно остыть от снежных процедур и с веселым гиканьем и посвистом бегом вернуться в теплую парную.
— Веселятся! — с завистью
— Ладно, пошли, чего там, — обиделся на чужое счастье физик.
И чертовски медленно они двинулись прежним путем.
Обсуждая перспективы наступающей ночи, мы с Самаковским решили дождаться кульминации праздника, когда пьяные бандюганы расползутся по комнатам, и потом спокойно, без шума разобраться с каждым по одному. Но тут меня будто укололи спицей, и разработанный план исчез из сознания без остатка.
— Я пошел, — сообщил я оторопевшему Самаковскому и встал.
…Девчонка взвизгнула и, отступив в сторону, повалилась в снег. Когда я пробегал мимо, парень замахнулся на меня палкой. Нырнув под острие, я на ходу пихнул физика в грудь, и они вдвоем с подружкой образовали кучу-малу.
Следом торопился Самаковский.
— Все, ребята, мы из мусарни, быстро домой, — он задержался над лыжниками. — Сейчас здесь будет опасно.
Никогда ни одному милиционеру не придет в голову так представиться — из мусарни. Впрочем, какая теперь разница? Орудуя палками, парочка побежала к роще.
Я подбежал к проруби, когда морж, с чувством мурлыча под нос: «А у тебя СПИД, и значит мы умрем…», уже выбирался на лед. В новой Земфире я сразу узнал доходного паренька, на которого наступил возле дома в нахаловке, куда меня заманил Терехин. Коля. Ногой я спихнул обратно в воду выпившее тело.
Тело погрузилось с головой, вынырнув на поверхность, сплюнуло воду и заорало, выпучивая глаза, и совсем уже не Земфириным голосом:
— Че, пацан, в натуре, мыла объелся?! С жизнью расстаться хочешь?!
Однако постепенно парень разобрал, с кем имеет дело, и это заставило его быстренько подавиться своим праведным негодованием.
— Узнал? — одобрительно отметил я. — Молодец! Еще раз вякнешь, утонешь…
Морж кивнул, быстро перестраиваясь.
— …И наоборот, будешь сотрудничать, тебя ждет жаркая баня, русские девушки и стакан теплой водки…
Коля переводил взгляд с меня на подоспевшего Самаковского и более не пытался возмутиться. Из светлых глаз быстро испарялся хмель, а ледяная вода, обрадовавшись легкой наживе или неожиданному ужину, жадно слизывала с бандитской кожи остатки банного жара.
— …Так часто встречаемся, — сделал я наблюдение, — а еще незнакомы… Ты меня знаешь, а я тебя нет… Что молчишь-то? Долго еще собираешься плавать?..
— Николай.
— Дальше, дальше! Фамилия как?
— Своровский!
— Правильно, есть такой в списке. Одна тыщща шестьдесят девятого года рождения. Ранее не судим… Коля, вот что, давно хотел спросить: где моя машина?
— Какая машина?
Он, вроде, не ожидал, что расспросы начнутся с такой ерунды. Конечно, по сравнению с предстоящей войной ислама с христианами «Форд» — полная ерунда… Но только не для меня.