Картонная пуля
Шрифт:
— «Фордик» такой симпатичный, белый, — напомнил я.
— Слушай, извини, разобрали твой «Форд» и продали. Но деньги тебе вернем. Полностью и даже больше. Точно тебе говорю. Мы же уже все…
Коля забулькал холодной водой.
— Что?
— …Решили про тебя, что пусть живет. Ты, то есть, пусть живешь. А мы все равно уезжаем. Навсегда. Скоро уезжаем. Послезавтра. Тебя больше никто не тронет. Денег ты получишь много…
— Не ври, Коля, запутаешься.
— Ей-богу, не вру. Деньги вернем! Сколько надо будет! Слушай, выпусти меня отсюда. Давай в дом пойдем, все обсудим.
— А разве уже холодно?
— Холодно! Ей-богу, холодно!
— Теперь верю. А че ты все время бога вспоминаешь? Протестант, что ли?
— Н-не знаю. М-может… Серега, выпусти меня…
— Погоди, еще не время. Сколько там народа? — я кивнул в сторону дома.
— Трое, ой, то есть четверо еще, — Своровский засуетился, пытаясь мне угодить. — Клянусь, правду говорю! Ну и бабы еще. Десять их…
— По две, значит, на брата. Фамилии дружков назови.
— Корнищев, Бердов, Петухов и Зверев.
— Кто главный?
— Корнищев.
— Все кемеровские ребята?
— Да. Только Зверев местный. Из Бердска.
— Они все были во время покушения на Краснопольского?
— Да. И еще один был. Которого ты подстрелил. Толька Ширяев…
— Я-то подстрелил, но не убивал.
— Правда! Его Петухов… Нельзя нам было светиться. Куда нам его было девать?..
— Теперь давай заказчика называй.
— Не знаю. Он с Корнищевым договаривался. А у нас не принято лишний раз болтать, да оно и безопаснее — когда меньше языком работаешь… Знаю, что мужик какой-то, типа сумасшедшего. Но обеспеченный, при деньгах…
— Как это — типа сумасшедшего?
— Несерьезный. Он, прикинь, из-за бабы тронулся. Этот Краснопольский с его бабой связался, поэтому тот его и решил искоренить…
— Из-за Насти!?
— Ну, я ж и говорю.
Вот тебе раз! Неожиданный поворот! Если Своровский не врет. А ведь не врет! Смысла нет. Значит, все время я искал заказчика совсем не в том ареале обитания. Наверное, Зиновьев именно это имел в виду, когда сказал, что Краснопольскому убрали полчерепа совсем по другой причине. Я не сомневался, что работают деньги, а оказывается, все дело в страстной любви.
— Он и Настю заказал? — уточнил я.
— Сначала нет. Мы отслеживали Краснопольского, около… нет, три недели… И получилось, что проще всего его достать, когда он с этой Настей встречается — место безлюдное, минимум охраны. Корнищев пошел к этому заказчику и объяснил, так мол и так — или никак, или в лесу во время свидания, но тогда нет гарантии безопасности для телки. Тот, заказчик то есть, поломался и согласился. Только сказал, чтобы, по возможности ей жизнь сохранить. Но мы тогда для себя сразу решили никого не оставлять… Тебе Корнищев может больше рассказать, он же все это на контроле держал. Я ему скажу, он расскажет…
— Спасибо, Коля. Зиновьева знаешь?
— Какого Зиновьева?
— Ну, Зиновия.
— Знаю. Сильно пантовый! Только не в Кемерово. На местном рынке. Только у нас с ним никаких дел. Наоборот, Корнищев ему чего-то накосячил, но я не в курсе.
— Ты намекаешь, что не Зиновий заказывал Треухина?
— Вряд ли Зицовий. Да, точно не он.
— А
— Твоего другана, что ли? Знаю, конечно. Он ни при чем. Мы его заставили тебе позвонить… Серега, не могу больше! Выпусти из воды. Век тебе буду служить!
И впрямь парень выглядел неважно. Огромный ледяной залив высасывал из него остатки тепла. Синими дрожащими пальцами он скреб ледяную кромку, оставляя на ней розовые пятна.
— Я вот чего понять не могу, — размышлял я вслух, — почему вы, можно сказать, не тронули Терехина, а за мной гоняетесь, как будто я — главный приз.
Неужели было непонятно, что я в ментовку с докладом не пойду?
— Это-то понятно. Это все из-за Корнищева. У него к тебе какой-то личный счет образовался. Он у нас немного… Увлекается, знаешь… В голову себе вбил, что должен тебя достать во что бы то ни стало. Мы его убеждали, что не надо… Это все он! Он тебя сильно хочет достать… Только он… Хочешь я тебе его сдам?
Теряя тепло, Своровский говорил все тише.
— Мать Насти Треухиной — ваша работа? — продолжал допытываться я.
— Мать Треухиной? Которую машина сбила?.. Нет. Зачем она нам?
— Как это зачем? Чтобы выйти на Настю.
— А Настя зачем?
— Хочешь сказать, что она как свидетельница вас не интересовала?
— Нет, не интересовала… А что она видела-то? Ничего не видела, и ее никто толком не видел…
— А возле «Универсама» три дня назад кто в нее стрелял?
— Первый раз слышу.
— Такой мэн, в светлом плаще…
Из гортани неудачливого моржа вырвался лишь птичий клекот.
— Что? — переспросил я.
— Ей-богу, не знаю. Это не из наших.
Узкие синие губы Своровского покрылись инеем. Если выпустить его из проруби, пожалуй, все равно не выживет, и до бани сам не доползет… И даже из воды не выберется. Да и не хочется ему больше куда-то вылезать, бороться и испытывать новые страдания от борьбы.
Но я ошибся. Синее лицо исказила судорога последнего усилия и изо рта вырвался крик:
— Помогите! Братцы! Помогите!
Удивительная ночь! Ночь открытий. Во-первых, оказывается, что заказчиком двигали не серьезные финансовые интересы, а всего лишь расстроенные чувства. Всего лишь! А что я знаю про чувства? Я только знаю, что мне и в голову не пришло бы убивать любовников своих бывших, настоящих или будущих подружек. С другой стороны, Настя — редкая красавица, у кого-то из-за нее вполне мог шифер треснуть. Во-вторых, исполнителями тоже управлял не строгий расчет, а опять-таки некая эфемерность. Месть! И об этом чувстве я ничего не могу сказать. У поэта Маяковского были какие-то идеи — «Я вышел, чтоб… че-то там… строить и месть…» Впрочем, Корнищев — безусловно, эпическая фигура. Не умеет проигрывать, а на меня натыкается уже во второй раз… Бог ты мой! Какая, в сущности, фигня заставляет многих людей, хотя бы меня, не спать по тридцать шесть часов, не ночевать дома, бояться каждой тени… А что в нашей жизни не фигня?.. С ходу и не придумаешь… Может, натурально, любовь и месть? Ну не машина же, не квартира с двумя туалетами… «Возлюби жизнь больше, чем смысл ее», — учила меня знакомая девушка Ира…