Картонная пуля

Духнов Александр

— Братцы, на помощь!

За то, что последние вопли умирающего долетят до ушей боевых товарищей, я не опасался. Своровскому казалось, что он кричит, на самом деле звук едва вырывался из гортани, и умирал тут же, ударяясь в ледяную стенку. Зато на его долгое отсутствие могли обратить внимание. Или там водка уже погасила все мозги?

— Пошли, — позвал я Самаковского.

— А этот?

— Пусть остается. Не с собой же тащить…

…Дверь бани легко подалась. Следующая звонко ударилась о препятствие. Передо мной схватилась за разбитое лицо обнаженная девица. Верно, собиралась искупаться в снегу или забеспокоилась по поводу Коли, а тут я деревянной плоскостью расквасил

ей нос и рот. Сквозь пальцы уже проступала кровь… Что вы хотите: проституция — профессия мужественных женщин, как бы странно оно не звучало. За то и деньги платят. Не по любви же они здесь собрались?.. Девок пять или шесть отдыхали в креслах, закутавшись в простыни, стреляя глазами и припивая из фужеров вино или пиво. Так стреляют, когда соображают, кто кому достанется. И достанется ли что-то сверх тарифа? Так не доставайся же ты никому!

— Все на пол лицом вниз! — скомандовал Самаковский, пока я размышлял, как поступить — то ли извиняться перед побитой жертвой нашего внезапного появления, то ли заорать страшным голосом, то ли выстрелить в потолок.

Девушки попались сообразительные, не так чтобы все сразу рухнули с кресел, но так или иначе поползли на пол, лупая круглыми глазами…

…С веселым криком распахнулась деревянная дверь в парную:

— Колян, где пропадал?

С обнаженного тела атлетически сложенного бычка сбегали струйки пара. Сразу видно, железом балуется, вот и добаловался… Два ствола, оборудованных глушителями, мгновенно стерли с его лица красивую белозубую улыбку…

В глубине парной просматривались еще тела.

— Атас! — заорал атлет, отступая обратно в парную.

Мой глушак издал чмокающий звук, бычок выпучил глаза и, цепляясь за косяк, повалился на спину, сметая на пути деревянные перила, ограждающие каменку.

Я махнул Самаковскому на еще одну дверь, а сам через распластавшихся на полу девушек запрыгал к парной.

На полке, оторопев, решения судьбы дожидался коротконогий, заросший черной шерстью мужик, обличьем знакомый — один из тех, кто караулил меня в квартире Терехина.

К углам жались две подруги, визжа при этом запредельным образом, на сверхвысокой частоте. А парную между тем заполнял тошнотворный запах жареного мяса — мертвый атлет, шипя, поджаривался на раскаленных камнях.

Я дважды бесшумно выстрелил, и волосатый с верхней точки нагрева нырнул вниз головой.

…В соседнем помещении пахло салатом, пороховым дымом и… чемпионатом мира по шахматам… Возле окон притулились два больших клетчатых стола с бестолково собранными гигантскими деревянными фигурами — кому пришло в голову оснастить?.. Впрочем, шахматы — известная русская забава. Вот и недавно четырнадцатым по счету чемпионом мира стал простой русский парень по фамилии Халифман. Впрочем, двое других сугубо русских парней — Каспаров и Карпов — с таким подсчетом не согласны…

…За длинным столом с недоеденными яствами сидел лишь один человек — уткнувшись в блюдо с холодцом кудрявой головой.

…Самаковский дожидался меня возле деревянной лестницы на второй этаж и кровожадно оглядывался, водя смертоносным стволом из стороны в сторону.

Кудрявый мог бы спать в холодце, холодец — не худшая подушка для пьяных, но не спал, он был мертв, о чем свидетельствовали неподвижность позы и стекающая вниз кровавая клякса на стене за спиной. И раздробленная голова, если присмотреться, больше смахивала не на сферу, а на сдувшийся резиновый шарик или на неполный мешок зерна, который в советских кинофильмах в качестве последней надежды носили на плече беднейшие крестьяне… Хотя раны с моего места и не было видно.

— Я его узнал, — объяснил Самаковский, —

это он мне сегодня по чайнику прикладом съездил.

— Они же все в масках были, — слабо возразил я.

— Ну и что? Я по глазам узнал.

В доме Самаковского орудовала совсем другая бригада, но, ясный перец, какой резон мне было его разубеждать?

— Должен быть еще один, — предупредил я. — Самый главный. Здоровый такой. Его бы надо живым… Вопросы к нему есть…

— Может, наверху…

Преимущество внезапности мы израсходовали полностью. Получалось, что нужно переходить к позиционным или разведывательным действиям.

— Смотри, — позвал Самаковский, но я уже и сам заметил…

Опомнившиеся подруги в простынях, а отдельные и вовсе нагишом, компактным табунком вывалились из бани и запрыгали по снегу в разные стороны…

…И тут сверху ударил автомат. Посуда на столе, стулья, забытые на стульях и на полу предметы мужского и женского туалета, гигантские деревянные шахматы запрыгали, словно поп-корн на сковородке.

Самаковский нырнул под стол, а я прижался к стене.

Очередь длилась бесконечно, секунд пять, а потом в свалившейся гулкой тишине и сообразил, что человек сверху не то спросонья, не то от бесконечной злобы и удивления расстрелял весь магазин. Если под рукой и имеется запасной, потребуется несколько секунд на перезарядку — три, четыре, пять. Достаточно, чтобы прыгнуть на лестницу и из мишени превратиться в охотника. Но я замешкался или сразу не решился, а через три секунды было уже поздно. А еще у него при себе мог оказаться второй ствол, так что я как раз и прыгнул бы под пулю.

Так или иначе, нужно менять позицию — с первой очередью мне повезло, а вторая стороной может не обойти. Подбросив ногой к лестнице оказавшегося на полу черного ферзя, я быстро перебежал в мертвую зону. Рядом тут же очутился Самаковский…

Двумя быстрыми одиночными выстрелами неизвестный снайпер, в котором я предполагал рано или поздно увидеть Корнищева, шахматную фигуру превратил в груду мелкой щепы. Значит, теперь он пользуется пистолетом…

Обстановка до боли знакомая. Я всегда верил в идею Гегеля про спиральное развитие и в ее предметное воплощение — бумеранг. Новый русский идет весь в синяках, тащит бумеранг. Его второй встречает и недоумевает: «Что за дурацкая палка? На хрен ты ее тащишь? Отчего не выбросишь?» — «А ты попробуй!»…

Все всегда возвращается. А теперешний эндшпиль прямо-таки мистически повторяет дебют. И даже также трое остывают с пулевыми ранениями, как и в прошлый раз в Заельцовском бору. Правда, нынче есть еще и утопленник, который тоже остывает и даже очень! Кстати, я сам-то не шахматист, но обстановка определяет терминологию.

— Сдавайтесь! — крикнул Самаковский. — Коттедж окружен!

«Первое отделение направо, второе налево, остальные за мной!» — чуть было не дополнил я, но шорох наверху заставил меня прислушаться.

То ли человека сверху (Корнищева?) напугал Сергунин блеф, то ли человек дочухал, что нету ему смысла дожидаться на втором этаже неизвестно чего…

— Убегает, — догадался Самаковский и первым бросился на лестницу.

Я едва поспевал следом.

Самаковский всегда казался странным. Эти его «Сникерсы», Зюганов… Не ожидал от него такой прыти, думал, так, тыл прикроет и то ладно. Что-то не припомню, чтобы раньше Сергуня рвался на амбразуру. А он в людей стреляет, словно кедровую шишку шелушит! Может, случая не представилось заметить?.. Просто Самаковский любое дело старается делать хорошо. Построил дом — чтобы правнукам достался, полюбил коммунистов — всей душой, согласился на стрелку — значит, надо работать по полной программе.