Катон

Тубольцев Юрий Иванович

Едва сей факт обнаружился, как большая часть граждан схватилась за голову, удивляясь, какой такой злой рок помрачил их ум. "Еще совсем недавно мы вспоминали, что Катон даже квестуре придал консульское достоинство, и жаждали увидеть его в ранге консула, предвкушая великие свершения, а теперь вдруг выбрали сухую серую личность Сульпиция и правильного, красноречивого, но прямолинейного до упрямства Марцелла!" - восклицали они и снова пожимали плечами. А тем временем мимо них торжественно шествовали новые консулы в сопровождении ликторов и блестящей свиты подхалимов, коих смертельно больная Республика в час жесточайшего кризиса выставила руками незадачливых обывателей против изощренных, закаленных в бесчисленных битвах авантюристов.

ПРИНЦИП

ПРОТИВ ОБРЕЧЕННОСТИ

1

Когда объявили результат голосования, мир для Катона изменил цвета, упругое, стремительное до того время резко затормозило свой ход, как горный поток, который, прорвавшись сквозь последние пороги, утоп в беспредельном океане, вселенная сжалась в одну точку, не имеющую измерений. Чуть ли не с первых лет жизни, получив нравственный импульс от погибшего за Отечество Друза, Катон готовил себя к решающей схватке за Республику. Все свои силы, способности и страсти он властью воли спрессовал в одно стремление, подчинил единой цели. Марк всегда ощущал в себе особый потенциал для деятельности государственного мужа именно в тогдашнем, угнетенном пороками обществе, чувствовал, что на этом поприще он может сделать больше, чем кто-либо другой, а также знал, что никто, кроме него, не способен спасти Республику. И вдруг в один день все пошло прахом, его силы оказались никому не нужными, стремленья - тщетными, труды - напрасными. Его жизнь была подобна непрерывному упорному восхождению на огромную гору, при котором он отказывал себе во всем, что не способствовало продвижению вперед. И вот, когда он достиг вершины, обнаружилось, что там ничего нет, его объяла пустота, и он со всего маха ухнул в этот провал, откуда уже не было возврата. В результате падения на земле оказалось только тело, а душа со всем ее нравственным и интеллектуальным багажом, не сумев реализоваться в жизни, не смогла и низринуться вместе с телом в пыль, а потому рас-творилась в небытии.

Кто стоял тогда на Марсовом поле перед бурлящей толпою в позоре отверженья? Лишенный проницательности плебс все еще полагал, будто видит живого Катона, к которому он, как то бывало прежде, может воззвать в любой момент. Совершив варварское убийство, толпа даже не заметила этого и по-прежнему считала, что труп Катона и есть Катон, а сама она - народ римский. Однако не за горами было горькое прозренье. Морем крови и слез заплатила она за ошибку, потомков своих обрекла на деградацию и рабство досадным заблуждением, а свою цивилизацию минутной слабостью отправила на свалку истории.

2

 Ненавистники Катона злорадствовали, остальные сочувствовали, но все вместе они полагали, что теперь долго не увидят его в публичных местах. Отвергнутые соискатели консулата обычно тяжело переживали неудачи, а у Катона оснований сетовать на судьбу было больше, чем у других. Потому казалось, что после такого унизительного поражения он надолго засядет в своем доме, как побитый волк, в глубокой норе зализывающий раны.

Но так-то сограждане знали Катона! Он тут же, на Марсовом поле, натер свой крепкий торс маслом, как было принято у атлетов, и стал играть с молоде-жью в мяч. Затем не спеша вернулся в город, а вскоре его уже можно было ви-деть, традиционно босого и в одной тоге дефилирующим с друзьями по форуму. Он был ни грустен, ни весел и внешне оставался таким, как всегда.

Отвечая кому-то из знакомых, кто выразил удивление его спокойствием и беззаботностью, Катон сказал:

– Я беззаботен потому, что у меня теперь нет забот. Государству я оказался не нужен и отныне принадлежу самому себе.

– Ты ответил, как настоящий стоик, - отозвался один из сопровождавших Катона друзей, - однако следовало добавить, что, обретя самого себя, ты станешь принадлежать мудрости. Потому твоя свобода не будет долгой, она реализуется в...

– Твоя свобода

будет недолгой, - с деловитой решительностью перебил теоретика всегда находившийся справа от Катона Марк Фавоний, - потому что через год нам нужно все повторить, и тогда тебе, Катон, уже не удастся ускользнуть от государства. Оно обязательно заловит тебя и сделает примипилом своего легиона.

– Нет, повторения не будет, - отрезал Катон.

– Почему?
– прозвучало сразу со всех сторон.

– Ведь претуру ты тоже покорил не с первого раза, - напомнил Сервилий.

– Претуру я не получил из-за происков врагов вопреки воле народа, потому пошел на второе соискание, - ответил на это Катон, - но теперь выборы были честными - благо, мы наконец-то справились с подкупом и насилием - и я убедился, что сограждане относятся ко мне неприязненно из-за моего нрава. А человеку серьезному не пристало ни менять свой нрав в угоду другим, ни, оставаясь верным себе, снова терпеть неудачу.

Никакие уговоры друзей не изменили его решения. Весть о том, что Катон навсегда отказался от консулата, быстро облетела город и поразила римлян своей простою логикой с одной стороны, и непостижимостью для человека их эпохи - с другой.

Помпей посчитал, что таким образом Катон сделал выбор в его пользу, и воспринял это как поворот от соперничества к сотрудничеству. Он встретил Катона на форуме и, сияя от счастья, похвалил его как примерного гражданина, не преминув, однако, намекнуть, что тот легко станет консулом, если возьмется представлять его интересы.

– Я уже принял решение, и оно окончательное, - отреагировал на Помпеевы намеки Катон.

– Да-да, я понимаю: мудрец никогда не меняет своего мнения, - подхватил Помпей.
– Милейший Катон, ты пробудил во мне интерес к стоицизму, и я заново проштудировал Посидония. Однако позволь мне все-таки напомнить тебе, что жизнь наша далека от идеала теории. Ты, Марк, излишне строг, ты слишком уж принципиален.

– Нельзя быть слишком принципиальным, как нельзя быть принципиаль-ным чуть-чуть, - хмуро заметил Катон, - можно быть либо принципиальным, либо беспринципным.

Помпей Великий понял, что он снова ошибся в обращении с Катоном, и, желая уберечь свое, уже съехавшее набекрень от разящих Катоновых поучений величие, поспешил изменить курс. Со своим полком свиты под смешки Фавония, Мунация и Брута он устремился на Комиций, дабы осчастливить собою менее привередливых сенаторов.

3

 Итак, Катон не состоялся как государственный муж уровня Сципиона и Фурия Камилла, как государственный человек, способный спасти Отечество. Он не сумел вырвать Республику из порочного водоворота истории, не смог разомкнуть круг обреченности и вывести Рим на новую орбиту. Цель всей его жизни оказалась неосуществленной. Республика была для него смыслом существования, объектом приложения всех знаний и талантов, она заменяла ему семью и дом, была его богатством и его любовью. И теперь все кончилось, по-настоящему так и не начавшись.

Естественным исходом в сложившейся ситуации виделся последний шаг стоика, тот резерв, который эта философия оставляла своим приверженцам в качестве условия независимости личности от внешних невзгод. "Готовность к добровольной смерти есть залог духовной свободы при жизни", - гласит жестокое правило стоицизма.

Ступив на этот порог, Катон остановился в задумчивости, прислушиваясь к голосу судьбы. Нет, он еще не чувствовал себя настолько свободным, чтобы низринуться в провал небытия и раствориться в вечном мраке холодной пустоты. Его все еще тяготила ноша жизни. Это был уже не груз ответственности за государство, которое отвергло его, а собственный интеллектуальный и нравственный багаж. Он не израсходовал свой потенциал, не использовал способностей, посеянных в нем природой, взращенных обществом, всею почти семисотлетней историей Рима, и преобразованных его волей и трудом в особую силу. Она и держала Катона на земле, требуя исхода. Найти способ реализации этой силы и стало для него сверхзадачей.