Каторжник
Шрифт:
— Падлы лохматые!!! — взревел рядом Тит. Воспользовавшись паузой, он выломал из разбитых саней оглоблю и, раскрутив ее над головой, как пропеллер вертолета, шагнул к волкам. — Ну, подходи, кто смелый! Щас я вам бошки поломаю!
Он с хрустом обрушил оглоблю на спину ближайшего волка. Тот взвизгнул и отскочил. Здоровенный самец злобно зыркнул на Тита желтыми глазами, оскалился, показывая клыки. Слюна капала из пасти. Лязгнули челюсти — звук был слышен даже сквозь урчание стаи.
Волки, оставив растерзанного коня, из брюха которого валил пар на
Я оглянулся. Других саней не было видно из-за поднявшегося снега. Мы остались втроем против стаи. Тит орал и махал оглоблей, но попасть по вертким тварям было сложно. Мой бич их только злил. Левицкий успел выстрелить еще раз, ранив одного из зверюг, и начал размахивать ружьем, как дубиной, отгоняя их.
Вдруг один волк, самый наглый, поднырнул под оглоблю и прыгнул на Тита, вцепившись ему в плечо.
— А-а-а! — заорал Тит, пытаясь ударить зверя кулаком.
Я кинулся на помощь, достав солдатский тесак, и ударил волка рукоятью между ушей. Тот взвыл и разжал челюсти, отскочив. Но тут же другой волк сбил меня с ног, клыки впились в ногу — боль адская! Резко изогнувшись, полоснул его тесаком по ребрам. Волк завыл, но отскочил не сразу.
Я поднялся на колено. Вокруг — кольцо из оскаленных пастей. Тит зажимал раненое плечо, лицо белое от боли. «Неужели конец? — снова мелькнула мысль. — Пять тысяч верст отмахал, чтобы стать кормом для волков? Обидно, блин!» И такая злость взяла!
— Оран! Туксаба!
Я не сразу понял, что за чертовщина. Из метели, размахивая топором и вопя что-то на своем языке, вылетел Сафар! Наш башкир! Откуда он взялся?! Скинув тулуп, он, не хуже волка скаля зубы, с дикими криками бросился на стаю.
В этот момент снова грохнул выстрел! Волки, ошарашенные внезапным появлением нового противника с топором и выстрелом, дрогнули и остановили свой натиск.
— Сюда! Быстрее! — раздался голос Фомича.
Я обернулся. Сани Фомича стояли неподалеку. Чурис держал дымящееся ружье, а Фомич махал нам рукой. Они вернулись!
Отбиваясь от последних, самых наглых волков мы рванули к саням. Запрыгнули внутрь, чуть не перевернув их. Фомич хлестнул лошадь. Сани рванули прочь от места кровавой бойни, оставляя позади растерзанного коня и стаю недовольных волков, провожающих нас голодными взглядами.
— Я уж думал, бросили нас! — выдохнул я, пытаясь отдышаться и чувствуя, как горит нога.
— Своих не бросаем, — буркнул Фомич, не оборачиваясь. — Коня только жалко… Добрый был мерин.
Темнело. Мы мчались сквозь поднявшуюся пургу, оставив позади один труп лошади, перевернутые сани и едва не став ужином для волков. Веселое путешествие продолжалось. Впереди маячил Яблоновый хребет и неизвестность.
Вечером возле костра мы не раз обсудили произошедшее, вдруг Захар, уставившись в костер, начал рассказ.
— Это что! У наст тут и не такое еще быват! Вот ехал свадебный поезд от деревни жениха в село, чтобы, значится, в церкву-то
— А не врешь? — перебил его Чурис.
— Вот те крест. — Захар перекрестился и продолжил: — Сперва спьяну гости и не поверили, но тут последние сани застряли, и волки хвать — мигом их разрывают! Остальные, крепко перепужавшись, гонят лошадей, но ничто не может сдержать волчью стаю. Одна за другой отстают и гибнут следующие сани. Наконец в голове поездки остаются лишь одни сани с женихом, невестой и ямщиком. Волки по пятам — десятки зверей мчатся позади. Тогда молодоженов и выкинули из саней прямо в стаю. В ту же минуту волки разорвали молодых на куски, отвлекаясь на свою жертву. Ну а ямщик, значит, один и спасся.
— Откуда только ты про энто все знаешь, раз жив остался один ямщик-то? — хмыкнул Фомич.
— Слышал, — зло зыркнул Захар.
— Ну ничего. Считай, сейчас ты долг Господу отдал! — утешил я его. — Коня только жалко…
Третьи сутки в пути. Ветер гнал по насту снежную крошку, деревья вдалеке казались закопченными тенями. Путь наш вился между холмов, темные полосы леса то и дело перемежались обширными безлесными пустошами. По левую руку в хорошую погоду мы видели заснеженные горы — это был Яблоновый хребет, названный так из-за обилия круглых, напоминающих блоки, камней.
Солнце клонилось к закату, когда мы наткнулись на следы.
Человеческие отпечатки на снегу, вытянувшиеся ровной дорожкой. Несколько пар ног, глубокие вмятины от тяжелых лаптей. Дальше — полосы от саней. Не старые, свежие, совсем свежие.
Мы остановились.
— Кто бы это мог быть? — вполголоса спросил Владимир.
— Может, охотники? — предположил кто-то.
Но вряд ли охотники так идут. Охотник пятится в лес, а не встает на открытое место.
Мы двинулись дальше, теперь внимательнее смотря за округой. Лошади фыркали, вдыхая морозный воздух, фырчали, будто и сами чуяли что-то неладное.
Когда впереди показалась замерзшая река, внутри что-то холодно шевельнулось.
Чувство тревоги возникло внезапно и уже не отпускало. Тут было не так, как везде.
Казалось, чьи-то незримые глаза смотрели на нас из-за деревьев, заснеженных еловых лап, из-за торосов на реке… Я не видел их, но явственно чувствовал.
Спустя полчаса впереди показался завал из деревьев.
— Надо бы искать как объехать, — вздохнул Фомич.
— Может, поснедаем? — предложил Тит.
— Привал, — сказал я, стараясь говорить спокойно. — Место безветренное, значит, здесь поснедаем. Софрон, иди-ка пошурши по окрестностям, нет ли там кого-нибудь. Неспокойно мне что-то.