Кавалер Красного замка

Дюма-отец Александр

Еще не замер бронзовый звук последнего удара часов, как на спиральной лестнице послышался шум, поднимавшийся к комнате королевы.

— Это смена, — сказала она, — сейчас придут за нами.

Королева увидела, что сестра и дочь ее побледнели.

— Будьте смелей, — сказала она, тоже побледнев.

— Двенадцать часов! — кричали внизу. — Велите выйти узницам!

— Мы здесь, господа! — отвечала королева, почти с сожалением бросив последний взгляд на черные стены и, если не грубую, то, по крайней

мере, простую мебель, подругу ее заключения.

Первая дверь вела в коридор. Он был совершенно темный, и три узницы могли скрыть свое волнение. Впереди бежал маленький Блек, но, добежав до второй двери, той, от которой Мария-Антуанетта старалась отвратить взор, верное животное уткнулось мордой в гвозди с широкими шляпками и после жалобного лая испустило продолжительный стон. Королева поскорее прошла, будучи не в силах отогнать собачку, и искала стену, чтобы прислониться.

Королева сделала еще несколько шагов, но потом ноги изменили ей, и она вынуждена была остановиться. Сестра и дочь приблизились к ней, и с минуту три женщины стояли неподвижно, образуя из себя печальную группу; мать прижалась лицом к голове дочери.

Блек подбежал к своей хозяйке.

— Ну, что же, идет она или нет? — раздался чей-то голос.

— Сейчас, — отвечал муниципал, который оставался стоять из уважения к этой горечи, величественной в своей простоте.

— Пройдем, — сказала королева и пошла по лестнице.

Когда заключенные спустились по винтовой лестнице, напротив последней двери, над которой солнечный свет прочертил широкие золотые полосы, барабан пробил дробь, призывавшую стражу, потом воцарилась тишина, вызванная любопытством, и тяжелая дверь лениво отворилась, повернувшись на скрипучих петлях.

У тумбы, смежной с этой дверью, сидела или, вернее, лежала на земле женщина. Это была Тизон, которую королева не видала целые сутки, что и вчера вечером и сегодня утром немного ее удивляло.

Королева увидела дневной свет, деревья, сад и по ту сторону барьера глаза ее с жадностью искали маленькую харчевню, где, без сомнения, дожидались ее друзья, как вдруг при шуме ее шагов Тизон раздвинула руки, и королева увидела бледное и расстроенное лицо под начинавшими седеть волосами.

Перемена была так разительна, что королева остолбенела от изумления.

Тогда с медлительностью, свойственной людям, у которых уже нет рассудка, старуха стала на колени перед дверью и загородила дорогу Марии-Антуанетте.

— Чего хотите вы, милая? — спросила королева.

— Он сказал, чтобы вы меня простили.

— Кто такой? — спросила королева.

— А человек в плаще, — отвечала Тизон.

Королева с удивлением взглянула на дочь и на принцессу Елизавету.

— Ладно, ладно, — сказал муниципал, — пропусти вдову Капет. Ей позволено гулять в саду.

— Знаю, —

отвечала старуха, — оттого-то я и пришла сюда… Я должна была просить у нее прощения; а меня не пускали наверх, я и дождалась здесь.

— Отчего же не пустили вас наверх? — спросила королева.

Тизон расхохоталась.

— Они думают, что я сумасшедшая!

Королева посмотрела на нее и действительно увидела в блуждающих глазах несчастной странный отблеск, смутный свет, свидетельствующий об отсутствии мысли.

— Боже мой! Что с вами случилось, бедняжка?

— Что случилось!.. Так вы не знаете?.. Нет, вы очень хорошо знаете… потому что за вас осудили ее…

— Кого?

— Элоизу!

— Вашу дочь?

— Да, ее… мою бедную дочь!

— Осудили!.. Кто же? Как? За что?

— Потому что она продала букет…

— Какой букет?

— А гвоздику-то… Однако ж ведь она не цветочница, — продолжала Тизон, как будто собираясь с мыслями. — Как же могла она продать букет?

Королева вздрогнула. Невидимая нить связала эту сцену с теперешним ее положением; она понимала, что не должна терять времени на бесполезные разговоры.

— Пропустите меня, милая, — сказала она, — прошу вас, вы расскажете мне после.

— Нет, сейчас; вы должны меня простить; я должна помочь вашему бегству, чтоб он спас мою дочь.

Королева побледнела, как смерть.

— Боже мой! — прошептала она, обращая глаза к небу.

И потом сказала муниципалу:

— Потрудитесь, милостивый государь, удалить эту женщину; вы видите, что она помешана.

— Ну, ну, старая, долой! — крикнул муниципал.

Но старуха Тизон ухватилась за стену.

— Нет, пусть она простит меня, чтоб он спас мою дочь!

— Да кто такой?

— Человек в плаще.

— Сестра, — сказала принцесса Елизавета, — утешьте ее несколькими словами.

— О, с удовольствием, — отвечала королева. — В самом деле, это будет короче.

И потом обратилась к старухе:

— Чего же хотите вы, моя милая? Скажите.

— Я хочу, чтоб вы простили мне все дерзости, которые я наговорила вам, все доносы, и чтобы вы, увидев человека в плаще, приказали ему спасти мою дочь… потому что он сделает все, что вы захотите.

— Я, право, не понимаю, что это за человек в плаще, — отвечала королева, — но если вам для успокоения совести необходимо получить от меня прощение за обиды, которые, как говорите, вы нанесли мне, — о, я прощаю вас от души, бедная женщина, и пусть простят меня так же точно все те, кого я обидела.

— О, — вскричала Тизон с непередаваемым выражением радости. — Он спасет мою дочь, если вы меня простите! Дайте вашу руку, сударыня, вашу руку!

Королева, ничего не понимая, подала ей руку. Тизон схватила ее и прижала к губам.