Кавказская слава России. Черный гусар
Шрифт:
Талызин отобрал два взвода и повел в замок, следом за Паленом. Прошли арку, пересекли двор наискосок, направо, поднялись по широким ступеням.
– Станете здесь, прапорщик, – кинул генерал Мадатову. – С вами полвзвода. За этими дверями комнаты великого князя. Никакого своеволия. Никакого насилия. За порядок вы отвечаете мне. Мне, прапорщик, и только мне. Ясно?!
Валериан вытянулся во фронт. Талызин ушел, забрав с собой остальных. Валериан расставил посты, ружья велел держать разряженными, но штыки примкнуть.
Через несколько минут он
Двери в покои отворились, и навстречу Марии Федоровне выбежали обе невестки. Елизавета была сдержана и величава, будто уже видела себя рядом с императором Всероссийским. Анна рыдала, рассказывала, как к ним в спальню ввалился пьяный Платон Зубов, разбудил Константина; пока их высочества поднимались, даже не отвернулся, сидел, закинув ногу на ногу, на крышке стола.
Валериан слушал чужую, непонятную ему речь и мрачнел. Сам он от женщин опасности не ожидал, но друг другу они могли нанести вред немалый. А генерал Талызин приказал ему следить за порядком.
Императрица вдруг зашаталась и оперлась на руку второй дамы. Молодые засуетились и закричали. Из покоев выскочила еще одна девушка со стаканом воды. Пожилая приняла его и потянулась к губам императрицы.
Валериан перехватил руку.
– Сама!
Фон Ливен вздрогнула. Чернявый, носатый офицер-преображенец был немногословен, мрачен и груб. Хватка у него была словно железная.
– Что он хочет? – крикнула Мария Федоровна.
Статс-дама пыталась скрыть бешенство изо всех сил. Она понимала, что в такую ночь никак нельзя требовать соблюдения этикета. Россией опять правила гвардия. Одно лишнее слово, неверно понятое, неправильное истолкованное, и могло вызвать те великие несчастия, от которых предостерегал Пален.
– Вы не понимаете, друг мой, – проговорила графиня по-французски. – Это вода для Ее Величества…
Валериан опять не понял, и журчание чужой речи его раздражило. Талызин приказал ему охранять, и он выполнял простое и точное поручение.
– Сначала – сама! – повторил он громко и внятно.
Фон Ливен наконец поняла существо дела, но удержалась от смеха и даже не улыбнулась.
– Ах, Ваше Величество! Он думает, что я собираюсь вас отравить. Смотрите, у вас еще остались верные слуги.
Она спокойно отпила треть стакана и показала дотошному офицеру.
– Видите? Это всего лишь чистая холодная жидкость…
Валериан кивнул головой, отступил, но пристально наблюдал, как императрица пьет воду глоток за глотком, тяжело двигая кадыком под складками морщинистой кожи…
В огромной зале было многолюдно, шумно и дымно. Гремели голоса, шаркали подошвы, стучали каблуки, трещали и чадили факелы, укрепленные в сырых стенах.
Слух о кончине государя уже разлетелся по городу, и люди близкие Павлу съезжались на панихиду. Пажи, камер-юнкера, камергеры,
Зато участники полуночного рейда говорили, кричали за всех. Яшвиль, Скарятин, Татаринов, Бибиков, Мансуров и прочие, прочие, все, кого привел в спальню Павла Петровича генерал Бенингсен. Они были возбуждены и выпитым вином, и содеянным делом, видели по колено себе рвы замка, Фонтанку, Неву и все Балтийское море.
В самом центре зала, упрямо расставив большие ноги, стоял Николай Зубов. Брат последнего фаворита Екатерины, брат знаменитого генерала. Платон и Валериан тоже тянули заговор. Но Николай в тройке родственников был коренным.
За полтора года до приступа к Михайловскому он ездил с тайным разговором к тестю. Жена Зубова Наталья Александровна была урожденная Суворова, «суворочка», дочь фельдмаршала, генералиссимуса, графа, светлейшего князя. Петербургские заговорщики предполагали, что опальному полководцу стоит только промолвить, и вся русская армия послушно двинется на столицу. В том же, что он захочет нужное слово сказать, конспираторы не сомневались. Знали, как крепко обижен Суворов на императора, что так резко и грубо отставил его от любимого дела.
Но только он понял, к чему подводит разговор неожиданно нагрянувший зять, как тут же закричал петушиным, высоким голосом:
– Нет! Нет! Молчи! Молчи! Молчи! – И продолжил, понизив до шепота: – Что ты! Что ты! Кровь сограждан своих проливать!
И зачертил воздух мелкими крестами, будто запечатывая рот говорящему искусителю…
Среди братьев Зубовых Николай считался самым тупым и мужиковатым. Но спорить с ним, перечить ему опасались, зная звериную силу и ярость графа. Этот «пьяный бык» и ударил Павла Петровича первым. С размаху, с плеча, тяжелым кулаком, в котором была еще и зажата золотая табакерка, смявшаяся при столкновении. Сейчас он стоял ровно и твердо, склонив большую голову, и только поводил глазами из стороны в сторону, словно выбирая следующего врага. Его обходили, стараясь не встретиться взглядом.
В дверях показался курносый профиль великого князя. Словно тень покойного императора промелькнула в проеме. Константин из всех сыновей больше всех походил на отца, возможно, что и любил его больше. Он с ненавистью оглядел шумное сборище и проронил несколько резких французских фраз. К счастью, не так громко, чтобы его услышали и разобрали.
Александр сидел в углу, уронив голову на спинку стула. Рядом с ним стояли два сержанта-семеновца.
Вдруг сделалось тише. По залу шла Мария Федоровна, за ней так же неотступно следовала фон Ливен. Следом чеканили ровный шаг два капральства преображенцев, ведомые прапорщиком Мадатовым. Полковой командир снял их с поста у покоев великого князя – или уже императора – и приказал сопровождать вдову Павла Петровича. Сам он шел почти вплотную к статс-даме.