Кавказская слава России. Черный гусар
Шрифт:
Шах остановился, и все смолкли разом. Его снова подсадили в седло, и персы двинулись дальше в город. Джимшид смотрел в спину Ага-Мохаммеду, и ему казалось, он понимает, о чем думает сейчас «Дракон», снова ставший свирепым страшилищем. Ахта-хан размышлял – как же он заставит себя запомнить непокорных жителей Карабаха.
Подъехав к дворцу, шах быстро прошел в покои. Мелика вместе с другими пленными втащили во двор и швырнули к забору. Оттуда Джимшид следил, как творил быстрый суд очередной «лев Ирана».
Ага-Мохаммед сидел у окна, завешенного высочайшей завесью – серапердой [7] .
– Здесь ли такой-то? – опрашивал собравшихся писклявый голос, доносившийся из-за складок материи.
– Бяли теседиггин олум! – отвечал шаху несчастный. – Точно так, да буду я твоей жертвой!
– Будешь, – равнодушно подтверждало скрытое от мира страшилище.
7
Специальная занавесь, закрывавшая лицо шаха.
Шесть человек посадили на кол в этот же день. Несчастные корчились на тонких металлических прутьях, а палачи стояли вокруг, держа в руках топоры, и подбивали обухами с торца, если им казалось, что казнь замедляется.
– Все, уже ничего не видно! – объявило чудовище, когда солнце начало скатываться за вершины западного хребта. – Завтра с рассветом мы начнем достраивать площадь вашего города. Мы сложим две пирамиды из ваших голов, и я думаю, что они встанут вровень с минаретами вашей мечети…
Холодно было этой ночью на воздухе. Джимшид прижался спиной к такому же, как он, пленнику и пытался успокоить себя простыми картинками. Семья уже, наверное, забралась высоко в горы. Женщины – жена и дочери – собирают хворост для небольшого костра, мужчины разделывают добычу, козу или серну, что там удалось подстрелить за пару часов охоты. Ростом тоже, наверное, работает своим острым ножом с рукояткой из оленьего рога. Джимшид сам подарил его мальчику, когда тому исполнилось десять…
Да и ему будет лучше почувствовать один короткий момент шеей острие боевого оружия, чем вопить от боли и ужаса, нанизываясь туловищем на железную ржавую палку…
Он так успокоил себя этими соображениями, что даже сумел задремать в самый холодный час. Проснулся уже после рассвета от криков, стука, скрежета, воплей. Толпа женщин, детей металась по двору, гоняя ногами странный предмет неправильной формы.
– Голова! – вдруг понял Джимшид и покрылся испариной. – Кто же из нас, несчастных, стал первой жертвой?…
Мертвая голова запрыгала по камням с отвратительным, хлюпающим звуком. Подкатилась к мелику, и тот вдруг увидел перед собой голые, впалые щеки самого Ага-Мохаммеда…
– Я слышал эту историю, – сказал Минас. – Но так и не знаю, что же уничтожило жестокого Ахта-хана.
– Он не выдержал своего счастья, – медленно ответил Фридон. – Такая победа совершенно затуманила разум шаха. Он объявил, что сложит отрубленные головы шушинцев выше их высочайшего минарета.
– Уважаемый Джимшид уже сказал нам об этом.
– Но пока он и другие ждали своей участи, отважный и прямой Саддык-хан спросил шаха – зачем повелителю Вселенной
– Меня развязали, и я тут же стал под знамена храброго Мамед-бека. Персы уходили, а мы подгоняли их, наскакивая то там, то здесь. Но потом в Шушу вернулся сам Ибрагим-хан. Ему сказали, что племянник собирается занять его место. Хан приказал убить своего лучшего воина и начал новый розыск, выясняя, кто же хлопал ладонями перед персами, а кто – за год перед этим так же радовался русским, подходившим к Гяндже. И вот тогда мы с уважаемым Фридоном и решили отправиться в Петербург.
Лазарев поднялся с дивана.
– Вы приехали, вы видели императора, вы добились своего. Осталось решить один вопрос. Совсем незначительный.
Властитель гавара Варанды набычился.
– Я не хочу заступать дорогу храброму мальчику. Но кто же будет драться, когда беда снова подойдет к нашему дому?
– Э-э! – возразил тут же Фридон. – Разве же мы деремся? Палим, закрыв глаза, наудачу, а нас бьют соседи со всех сторон. Может быть, русские научат его сражаться по-своему.
Шахназаров еще колебался.
– Ты же сам сказал, уважаемый Минас, что солдат в гвардии должен быть меликом или беком.
– Я сказал, что солдатом возьмут и сына крестьянина. Но он так и останется рядовым. Чтобы наш Ростом сумел выбиться в офицеры, нужна грамота о дворянстве. Я могу достать такую бумагу. Она будет стоить немало, но эти деньги послужат нашему делу. Однако на ней должна стоять подпись мелика Шахназарова.
Джимшид молчал и катал желваки на скулах.
– Эх, армяне! – крикнул Фридон, хлопнув себя по бедрам. – Ну почему мы, дети Хайка, так верны чужеземцам и не хотим постоять за своих соплеменников?! Что за монеты ты взвешиваешь, Джимшид? Ты и сам знаешь, что в парне течет кровь твоего отца. Он такой же Шахназаров, как и ты, уважаемый мелик, хотя и зовется Мадатовым. Подумай лучше, какую судьбу ты готовишь племяннику. Думаешь, он согласится объезжать сады, поля и деревни?! Считать корзинами яблоки или ковры тюками?! Я тебе прямо скажу – года не пройдет, как мальчик убежит в горы. И так высоко заберется, что по собственной воле его уже никто не разыщет. Зато он сам – найдет. И нас с тобой, и многих других. Зачем нам нужен еще один страшный разбойник?! Пусть русские сделают из него славного воина!
Лазарев обошел мрачного Джимшида и распахнул дверь.
– Возвращайся в комнату! – крикнул он. – Дядя хочет тебе что-то сказать!
Ростом медленно переступил порог и затравленно огляделся.
– Ты похож сейчас на дикую кошку, – начал Джимшид. – Но это вы трое загнали меня в ловушку. Хорошо. Может быть, вы и правы. Слушай меня как следует, мальчик. Я отпущу тебя в армию русского императора. И я подпишу бумаги, чтобы из тебя сделали офицера.
– Дядя! – радостно бросился к нему юноша.