Казаки в Персии 1909-1918
Шрифт:
К месту переправы через широкий (до километра в этом месте) и бурный Араке, где обычную лодку перевернуло бы сразу при отходе от берега, на русскую сторону прибыл сам хан. Офицеры по четверо переправлялись на легких (переносимых на суше одним человеком) плотах на бычьих пузырях. Плот представлял собой квадрат 1,25 на 1,5 метра, состоящий из толстых деревянных прутьев около 3 сантиметров в диаметре, расположенных на некотором расстоянии один от другого и прочно связанных крест-накрест. Таким образом, получалась прочная решетчатая площадка с подвязанными снизу сплошь надувными бычьими пузырями, длиной в 35 сантиметров и в диаметре около четверти метра. Переправляемые четверо, включая гребца, рассаживались строго по углам плота, причем заранее вошедшие в воду люди прочно удерживали его концы, чтобы плот
...После приема и обильного обеда хан предложил провести состязание в стрельбе из винтовки. Персы придавали большое значение искусству стрельбы, и потому, опасаясь, что они окажутся лучшими, чем русские офицеры, случайно оказавшиеся здесь, Масловский начал отговариваться, ссылаясь на позднее время, предстоящую трудную дорогу и опасную переправу на русский берег.
При этом он добавил, что оценивать искусство стрельбы можно лишь в том случае, если у каждого стрелка будет личная винтовка,
да!
свойства которой ему хорошо известны, а у русских офицеров своих винтовок здесь нет. И тут командир отдела тихо сказал ему, что можно соглашаться на состязание, так как среди присутствующих офицеров есть выдающийся стрелок.
«Решено было стрелять по маленькой лимонадной бутылке, поставленной на плоском камне в ста шагах. Вызвавшийся состязаться ротмистр Герман, очень высокого роста, отмерил своими большими ногами сто шагов, где и поставили бутылку.
Затем он предложил персам, сделавшим вызов, начать состязание первыми. По приказу хана вышел старик вахмистр, очевидно считавшийся у них лучшим стрелком. Так как было договорено, что каждый может выпустить не более пяти патронов, вахмистр вложил в винтовку обойму в пять патронов и, тщательно прицелившись, выстрелил. Бутылка осталась целой. Он выпустил так все пять своих патронов, но ни одна из них не попала в цель. Было видно по пыли, поднимаемой пулями, что ложились все они очень близко к бутылке, но ее не задели. Хан покраснел от досады и что-то шепнул своему зятю. Тот сейчас же вышел, взяв свою винтовку, так же вложил обойму и приготовился стрелять. Все напряженно ждали, зная, что он отличный стрелок. Хан повеселел. Но против ожидания зять хана, так же как и вахмистр, выпустил поочередно все пять пуль, но с таким же успехом, как и вахмистр. Видно было, что все пули опять ложились близко от бутылки, но ни одна ее не коснулась. В крайнем возбуждении хан крикнул, чтобы ему принесли его собственную винтовку, решив стрелять сам. Тщательно осмотрев принесенную винтовку, он вложил обойму, прицелился и выстрелил. Пуля черкнула землю возле самой бутылки. Хана передернуло. Он снова выстрелил, но с таким же результатом. Так были выпущены все пять пуль. На лице хана было написано крайнее огорчение и волнение, но, овладев собой, он обратился к ротмистру Герману и с лукавой улыбкой предложил ему свою винтовку, приглашая показать теперь свое искусство.
Взяв винтовку, ротмистр Герман обратил внимание хана на то обстоятельство, что он будет стрелять из винтовки, чьи свойства ему неизвестны. Хан снисходительно кивнул головой. Герману подали обойму, но он взял из нее один только патрон и, вложив его в затвор, быстро прицелился и выстрелил. Верхняя половина бутылки разлетелась мелкими осколками. Персы были явно поражены, а хан, что-то быстро сообразив и сказав Герману какую-то любезность, попросил его повторить такой блестящий выстрел, надеясь, очевидно, что счастливый выстрел не повторится. Поняв, конечно, мысль хана, Герман тотчас же согласился и взял, как и в первый раз, из обоймы лишь один патрон. Но когда хотели заменить наполовину разбитую
11 апреля 1912 года телеграммой из Ардебиля на имя Государя Императора сообщалось, что отряд капитана Масловского, производивший работу по исправлению карт и съемку, обстреляли и взяли в кольцо шахсевены. Ночью русский отряд вышел из окрркения и после семичасового боя, длившегося с утра, атакою взял крепость и все позиции противника. В этом сражении хорунжий Николай Бабиев получил свое первое ранение в живот.
Поздней осенью того же года 1-й Лабинский генерала Засса полк возвратился в Россию. Ряд офицеров Лабинцев за боевые отличия в Персии наградили боевыми орденами в мирное время.
Перед войной
В мирное время 1-й Лабинский полк стоял в урочище Еленен-дорф, в немецкой колонии, под Елисаветполем. Однокашник моего деда по Елисаветградскому кавалерийскому училищу, войсковой старшина Лука Баранов (выпуска 1911 года, портупей-юнкером), молодым хорунжим получивший орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом за Персидский поход, вспоминал: «Бывали балы-вечера. Коля Бабиев ухаживал за одной немочкой. Чтобы «нарезать», перед вечером, он говорит нам, Хорунжим: «Ну, господа, завтра на бал, чтобы все были в белых черкесках... показать, что мы Лабин-цы». Все пребывают в белых черкесках, и Коля между ними — главный «гвоздь». А я нарочно опоздаю и приезжаю в зеленой черкеске. Коля, глядь: «Ну, вот, Лука, вечно что-нибудь сморозит...» — недовольно говорит он, и... я испортил ему настроение на весь вечер. Рассказывает Баранов и сам смеется...»673
Еще в чине сотника Бабиев хотел показать миру казачье наездничество на Всемирной олимпиаде, но его... туда не пустили. 1908 год, Олимпиада в Лондоне.
«В том году я был юнкером старшего курса, и о ней мы читали в военном журнале «Огонек». В 1912 году была назначена Всемирная
Олимпиада в Стокгольме. Я подготовил своего коня «на барьеры». Мечта была показать там нашу казачью джигитовку. Подал рапорт с просьбой — командировать меня туда. И что же ответили командиры сотен? Ну-у... этот Николай, вечно что-нибудь выдумает. Подумаешь — показать джигитовку! Словно люди ее и не видали...
Так и «затерли» мой рапорт. Но ты подумай — казачий офицер участвует на Всемирной Олимпиаде! Ведь это уже «марка»!.. Старье!.. Не-по-ни-ма-ют! — закончил он, закурил и печально опустил голову, как о потерянном счастье»674.
Казачество официально определялось как «служилое сословие», подлежащее поголовной военной службе Государству Российскому. Но за избытком молодых казаков и по другим причинам не все выходили в первоочередные полки на действительную службу. Наравне со «старыми» (на четыре—восемь лет старше по возрасту самых молодых), уже окончившими срок службы казаками, все они зачислялись во второочередные, льготные полки. Для поддержания воинского духа, сохранения знаний военной службы, стрельбы из винтовки и владения шашкой казаки направлялись на ежегодные майские сборы. Выступали в лагеря на собственных лошадях, употреблять которых в работах запрещалось абсолютно.
Отец Бабиева в 1912 году командовал 2-м Черноморским (льготным) полком в чине войскового старшины. На время майских сборов хорунжий Коля Бабиев из 1-го Лабинского полка был командирован на Кубань из Закавказья в полк своего отца.
Лагерные сборы двух льготных полков, Кавказского и Черноморского. «С самого раннего утра и до позднего вечера — всевозможные воинские упражнения, выкрики слов команд, гомон, топот тысяч лошадиных копыт. Блеск шашек, лязг оружия, перестроения широко раскинутых лав, перебежки пластунов. Везде и всюду папахи всех размеров, цветов и фасонов. Кругом скачут, рубят, колют, берут барьеры, изворачиваются в джигитовке, падают с коней, расшибаются, тут же «оживают» и вновь скачут дальше...»675