Казаки в Персии 1909-1918
Шрифт:
В майских лагерях Бабиев пытался самостоятельно вникнуть в устройство казачьего седла и переделать его, сделать то, до чего дошли «седельники» братья Калаушины из Баталпашинского отдела, выпускавшие седла с легким, изящным и низким ленчиком. «Наше седло неусовершенствованное, — рассказывал он потом. — Подушка набита до отказа. Путлища идут от середины ленчика, и казак сидит на нем «сторч-мя». Ну, разве на таком седле можно взять высокое препятствие?.. Я уменьшил седельную подушку... она у меня полупустая, путлища подал
<-Si_:_^
на один вершок вперед... и теперь сидишь в седле нормально»676. Для лихого джигита это не было делом второстепенным, и на таком седле Бабиев показывал «класс своего наездничества», за что его все искренне любили.
Великая
Как поддержимо, ребята, Славу старую свою, Полетим на супостата, Да в Турецкую страну.
Старая казачья песня
В первых числах октября 1914 года 1-й Лабинский генерала Засса полк был переброшен в город Игдырь и вошел в состав 2-й Кавказской казачьей дивизии генерал-лейтенанта Абациева677, которую составляли: 1-й Лабинский (полковник Рафалович), 1-й Черноморский (полковник Филиппов678), 3-й Черноморский (войсковой старшина Кравченко) полки Кубанского Войска и 3-й Волгский (полковник Тускаев679) полк Терского Войска и 1-я и 5-я Кубанские казачьи батареи (по б полевых орудий). Дивизия была влита в Эриванский отряд.
19 октября в 5 часов утра через Ахбуласский перевал одним из первых перешел в пределы Турции разъезд сотника Бабиева. Младшим офицером 3-й сотни, а с болезнью есаула Суржикова — командиром ее, выступил он на Кавказский фронт. Всю войну, до чина войскового старшины, командовал он своей 3-й — «лихой» сотней, известной, пожалуй, на всем Турецком (как называли его сами казаки) фронте и давшей полку наибольшее число казаков — георгиевских кавалеров.
«Первая атака полком у села Мысун. Короткая схватка, изрублено 200 турок, остальные сдались. У Лабинцев убито 6 казаков. Затем Кара-килиса, берег Евфрата, полностью занята Алашкертская долина. Стычки с курдами-гамидийцами (курды-хамидие призывались на тех же основаниях, как и у нас казаки, давая конные полки и несколько батальонов легкой пехоты, форма кавказская. — П. С. /К/.). В ноябре турки начали проявлять активность со стороны Дутаха. Части турецких дивизий, составленные из арабов, заняли Клыч-Гядукский перевал. Спешившись, полк вел наступление под огнем противника, в снегу по пояс. Скоро все промокли, в темноте взобрались на горные террасы. Мороз, северный ветер, началась снежная буря. Казаки окоченели. Их оттирали спиртом, поили коньяком и ромом — запасом-подарком мирного времени из немецкой колонии Еленендорф. Этими средствами многих спасли» (из военных дневников М.А. Фостикова, полкового адъютанта
1-го Лабинского полка в 1914—1915 годах).
Началась зима. День за днем, месяц за месяцем проходили в постоянных боях с регулярными турецкими частями и многочисленными курдами, защищавшими свою землю. Прекрасно знавшие гористо-пересеченную местность, на маленьких, прытких лошадях без вьюка, подкованных во всю лопасть копыта сплошным «пятаком» железа, курды спокойно скакали полным карьером по камням, что казакам было недоступно.
В ночь с 10 на 11 февраля 1915 года сотник Бабиев и начальник пулеметной команды дивизии подъесаул Борисенко680 с шестью казаками по глубокому снегу прошли сторожевое охранение противника и дошли до вершины, командующей над перевалом. С захватом этой вершины нашими частями турки должны были очистить перевал. Это и произошло в следующую ночь, которой восемь разведчиков, сообщив в полк, дожидались в тылу у неприятеля в страшных зимних условиях, Было захвачено 2 горных орудия и 200 снарядов681 (по Георгиевскому статуту Бабиеву за этот подвиг полагался орден Святого Георгия 4-й степени, но Георгиевская дума отклонила представление, кажется, по причине того, что орудия были на вьюках).
У Бабиева была прекрасная команда конных разведчиков. Они ходили в тыл к туркам, часто по многу дней командир полка не имел от них донесений, предупреждая храброго офицера: «...в бой без крайности нигде не вступайте, помня Вашу задачу разведки»682. И чаще других в журнале боевых действий полка, в авангарде с поисковым разъездом или в арьергарде с
В ночь с 16 на 17 февраля сотник Бабиев с полусотней прошел в селение Севик, где, спрятав лошадей, расставил людей в селении, поджидая противника. Около 8 часов утра подошел значительный, в три партии, неприятельский разъезд. Пропустив дозор внутрь селения, казаки открыли стрельбу, четыре гамидийца были убиты, баш-чауш (фельдфебель) и несколько лошадей захвачены, полусотня бросилась преследовать противника. У казаков обошлось без потерь683.
Ф.И. Елисеев вспоминает о встрече с Бабиевым на фронте зимой 1915 года:
«Впереди, на позициях, стоит 1-Й Лабинский полк. Глубочайший снег и сильнейший мороз. Казаки в овчинных полушубках, сверху бурки. Башлыками закутаны, замотаны головы, оставив щель для глаз.
— Как же тут в такой жестокий холод воевать? — думалось...
Во мгле что-то обозначилось, вроде пятна-сельца курдинского. Еще
ближе — обнаруживаем строй казаков, одетых только в черкески.
— Смир-рно!.. Господа оф-фицеры!
...В глаза бросилась фигура, осанка и одежда одного молодого сотника, с усами вверх. Несмотря на лютый холод и снег, офицер одет был в тонкую «дачковую» черкеску верблюжьего цвета («дачка» — черкеска кавказского сукна. — П. С. /К/.). На голове небольшая черная каракулевая папаха. Он в суконных ноговицах, в мягких чевяках и в кожаных горских галошах (резиновые галоши в строю запрещены). На затянутой «в рюмочку» талии красовался отличный кинжал с рукояткой слоновой кости. В длинной кобуре желтой кожи висел револьвер. Легкая кавказская шашка, с«клинами», отделана кавказским галуном. Через левое плечо перекинута тонкой работы узкая тесьма. Одет он был так, словно собрался на бал. Я его вижу впервые, и понял, что это должен быть тот сотник Коля Бабиев, о котором я так много слышал, будучи еще юнкером.
...Со стаканом чая у Лабинцев нашелся и коньяк, как и тушеная баранина. Мы, молодежь, — далеко «на левом фланге» в очень неуютной курдинской хане-норе. Сотник Бабиев, несмотря на то что был командиром сотни, — он не сел со старшими офицерами, а был среди нас, многочисленных хорунжих обоих полков. Он не стоял на одном месте, распоряжался столом, «цукал» всех денщиков своего полка. На всех не хватало ни тарелок, ни вилок, ни ножей, ни чайных стаканов. Бабиев не унимался, сам бегал и тащил «что-то». Свою вилку передал кому-то из нас, а сам «штрикал» куски баранины «подкинжальным ножичком», как едят все наши горцы Кавказа. Мы в восторге от него, а Лабинцы, называя его «Коля», уж не раз повторяют ему:
— Да присядь ты, неугомонный... дай Кавказцам покой!
— А что же скажут дорогие гости, если мы их плохо угостим, — парирует он громко, и мы все весело смеемся»684.
Заваленная снегом, замороженная горная Турция. Позиционная война, поисковые разъезды, стычки с курдами. Добывание из-под снега фуража для лошадей: текинцев и дончаков, азиатов и кабардинцев. Собственность казаков, за которых они готовы были драться зубами, погибала на глазах у всех, и выхода не было... О своей дивной скаковой кобылице Николай Бабиев писал стихи, как писал он изредка и статьи-рассказы о боевой жизни, посвящая их «Мамусе-Атаманше», жене Наказного Атамана Кубанского Войска Софии Иосифовне Бабыч.
^_fegs
Одну из боевых песен Лабинцы пели на его стихи:
Слава третьей лихой сотне,
Слава зассовцам лихим,
Командиру удалому,
Офицерам молодым!685
Долгими и мрачными зимними вечерами в каменной норе-хижине вызывали молодые офицеры своих сотенных песельников и пели с ними, танцевали лезгинку — с гиком, с дикими выкриками, чтобы забыть, рассеяться, отогнать от себя нудную, тусклую фронтовую жизнь. Ф. Елисеев называл Бабиева Хаджи-Муратом, в честь знаменитого соратника имама Шамиля, что очень льстило тому. Он мягко улыбался своими серыми глазами в гордо торчащие вверх усы, приложив ладонь правой руки вначале к сердцу, а потом ко лбу, и, потупив по-восточному глаза, произносил: «Чох саул» (очень благодарен).