Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине
Шрифт:
На лице Евпиногора Ильича мелькнуло удивление, сменившееся озабоченностью. «Уж не заболел ли Степан от чрезмерного напряжения и борьбы?» — подумал он и осторожно спросил:
— А что, Степан, разве туда без пропуска пускают?
— Вот он пропуск, — достал Степан бронзовый жетон с гербом и снова придвинулся ближе.
— Не бойтесь, я не сошел с ума. Я верно работаю во дворце столяром-краснодеревцем, под другой фамилией. И, кажется, вошел в доверие. Живу под одной крышей с царем — так лучше укрываться от полиции.
— Великолепно, Степан! Гениально! Так бывает только в романах! — воскликнул Евпиногор Ильич. — Однако ведь столь благоприятное положение можно использовать. Вы свободно входите во дворец?
— Да. Теперь меня не обыскивают…
— Невероятный случай! Да что же мы сидим тут? Пойдемте сейчас же, немедленно, я познакомлю вас с удивительными людьми. Представителями новой революционной партии «Народная воля».
— «Народная воля»? Я слышал. Хорошее название дали. Вроде, как бы они исполняют волю народа.
— Да, именно исполняют. У них даже есть Исполнительный комитет. Это партия действия! Там объединились смелые, решительные люди. Вас они, безусловно, знают и примут, как друга. Пойдемте!
— Я слышал о них. Там многие из «Земли и воли».
— Да.
— Тогда идемте. Они должны меня знать.
6
Дверь открыл худенький молодой длинноволосый человек, с узким, бледным лицом, обросшим пышной бородой, с проницательными глазами.
Он дружески пожал руку Евпиногору Ильичу и настороженно посмотрел на Степана.
«Халтурин», — шепнул ему на ухо Вознесенский. Озабоченное лицо молодого человека озарилось улыбкой, глаза засветились радостью. Он протянул Степану руку и, не отпуская ее, повел гостя в комнату.
— Там, у меня, разденетесь.
Степан снял пальто и сел рядом с молодым человеком на диван. Тот снова взял его руку в свою.
— Спасибо, спасибо, что пришли, Степан Николаевич. Много наслышан о вас, я — Квятковский!
— Очень рад! — сказал Степан, растроганный столь дружеским приемом по существу незнакомого ему человека, о котором он лишь слышал от землевольцев.
— Мне очень много рассказывал о вас Пресняков, — продолжал Квятковский, — он влюблен в вас.
— Да ведь Андрей, слышно, за границей?
— Когда бежал из тюрьмы, был переправлен за границу. А теперь вернулся в Петербург и снова с нами.
— Я рад был бы встретиться с ним.
— Это устроим… Слышал, ваш союз сильно пострадал после выстрела Соловьева?
— Да, пересажали многих. У нас ведь почти все пропагандисты были легальные, работали на заводах. Полиции ничего не стоило их замести.
— Да, я слышал… Жалею. Но скоро сотни замученных и сосланных на каторгу революционеров будут отомщены. Исполнительный комитет «Народной воли» принял решение — казнить тирана! И он будет казнен!
— Что же это даст? —
— Это принесет народу политическую свободу. Сосланные революционеры вернутся обратно. Нам с вами не придется жить под чужими фамилиями. Мы сможем свободно говорить то, что думаем. Издавать свои газеты и журналы. Ваш рабочий союз будет открыто бороться за свои идеалы.
— Вы считаете, что убийство царя приведет к демократии?
— Не убийство, а казнь! Святая казнь тирана и деспота — во имя освобождения народа! Перепуганные этой казнью, царедворцы и наследники не смогут удержать власти — ее захватит поднятый нами народ. В России свершится революция.
— Чтобы удержать власть, нужна могучая сила. Нужна партия, которая бы сумела стать во главе революции.
— Правильно! И такая партия есть. Это — «Народная воля»!
Квятковский говорил с жаром, с верой в свои слова, Халтурин не стал ему возражать, хотя и не был уверен, что «Народная воля» представляет грозную силу.
Квятковский, видимо, по выражению его лица угадал мысли Степана.
— Вы не верите мне? Напрасно. Однако я не стану вас переубеждать. Через некоторое время вы сами убедитесь, что «Народная воля» — именно та сила, которая призвана уничтожить тирана и совершить великий переворот.
— Я бы очень хотел в это верить, — улыбнулся Степан.
Все время молчавший Евпиногор Ильич внимательно наблюдал за Степаном. Недоверие, которое было написано на его лице, постепенно рассеивалось. Чувствовалось, что его глубоко взволновали слова Квятковского, и особенно — его глубокая убежденность.
— Александр Александрович, — сдерживая волнение, заговорил Евпиногор Ильич, — я полагаю, что Степан Николаевич, которого я знаю с отроческих лет, как истинный революционер, очень сочувствует нашим идеям. И хотя он придерживается других взглядов на политическую борьбу, я надеюсь, что он может оказать нам неоценимую услугу.
— Вероятно, да. Но каким образом?
— Степан Николаевич живет и работает столяром в Зимнем дворце.
Квятковский встряхнул густые, взлохмаченные волосы и, вскочив, быстро заходил по комнате. Глаза его горели, на щеках выступил румянец.
— Никогда, никогда бы не поверил, если б об этом услышал от других. Степан Халтурин — глава рабочего союза, который главной задачей своей деятельности ставил ниспровержение существующего строя, живет под одной крышей с царем!
Он умолк и несколько минут ходил насупившись, обдумывая, как и что сказать Степану. Ему очень хотелось вовлечь Халтурина в партию «Народная воля», но он чувствовал, что спешить нельзя. Цельные люди не могут мгновенно изменять свои убеждения, и на них не следует оказывать давления. Пусть Халтурин подумает сам. Впрочем, его хорошо бы свести с Пресняковым. Да. С ним, пожалуй, они скорей сговорятся.