Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине

Нагаев Герман Данилович

Степану стоило огромных усилий сдерживать себя, разыгрывать роль тихого деревенского увальня. Сколько было стычек с мастерами, споров среди рабочих, когда ему хотелось вмешаться, сказать свое горячее слово, переубедить, увлечь заблуждающихся, обманутых рабочих, но он заставлял себя молчать, а когда не было сил сдержаться — просто уходил.

В Новом адмиралтействе было немало фискалов и настоящих шпиков, состоящих на жаловании в III отделении, но никто из них не замечал мешковатого тихоню Батышкова. Надо было обладать невероятной

фантазией, чтоб в этом молчаливом деревенском простаке увидеть страстного революционера, умевшего горячим словом покорять сердца людей.

И все же Степан Халтурин, — он же Степан Батышков, работая в Новом адмиралтействе, не чувствовал себя в безопасности. Если в мастерских он еще мог быть более или менее спокоен, то ежедневные поездки в конке его тревожили. Уж очень много людей знало его в лицо. И хотя сейчас он отпустил окладистую бороду, она не могла спрятать серые выразительные глаза, запоминающиеся с первого взгляда.

Степан стал подумывать о том, чтобы на время уехать из Петербурга или устроиться в какую-нибудь маленькую мастерскую, где можно было бы и жить. Ему необходимо было переждать, «пересидеть» опасное время.

В конце июня Степана неожиданно отрядили на отделочные работы на императорскую яхту. Работы были спешные, так как государь готовился совершить морскую прогулку. Нескольких столяров-краснодеревцев и полировщиков поселили на яхте, без права выхода на берег.

Степан, когда ему объявили о назначении на императорскую яхту, вначале отказывался, ссылаясь на то, что он-де — топорный мастер и не видел настоящей работы. Он побаивался, что жандармы начнут проверять каждого, кто идет туда. У него даже явилась мысль — сбежать. Однако никакой проверки не было. Мастер Иван Анисимович Орехов, степенный человек, с ершистой седой головой, отобрал шесть мастеров и прибыл с ними на яхту.

— Здесь, ребятушки, будем жить на всем готовом, как у Христа за пазухой. Платить нам станут двойную плату. Единственное неудобство — на берег сходить нельзя. Так что за беда? Зато поживем в царских покоях.

Степан отчасти был доволен переселением на яхту, однако волновался, что не успел предупредить товарищей и те будут думать: его арестовали.

Но скоро о всех волнениях пришлось забыть, так как приехавший из дворца какой-то важный сановник потребовал, чтобы через две недели яхта была готова. Краснодеревцы и полировщики работали с зари до зари…

Лишь перед тем как сходить на берег, у мастеров выдалось часа два свободного времени. Работы были закончены, а комиссия по приему яхты еще не приехала. Мастер с разрешения жандармского ротмистра, жившего тут же, повел столяров осматривать яхту.

Любуясь роскошью царских апартаментов, отделанных дорогим деревом, бронзой, яшмой и малахитом, Степан вспомнил о нищенстве ткачей, о бедах простого народа, о друзьях-революционерах, сосланных на каторгу и заточенных в каменные казематы. И опять, как когда-то в Вятке, подумалось:

«Нет

неспроста стрелял землеволец Соловьев в великодержавного деспота… И жалко, что он промахнулся. Может быть, с убийством царя все переменилось бы в России. Может быть, самодержавию пришел бы конец и народ вздохнул свободней. Только не так надо было устраивать покушение. Не так!.. Вот если бы здесь, на яхте, заложить мину! Тут бы наш деспот со всей своей свитой пошел ко дну. Некого бы и на трон сажать стало. Если бы я заранее знал, что меня пошлют сюда!.. Ну, да что об этом говорить? После драки кулаками не машут…»

Сойдя на берег, Степан опять стал работать в мастерской адмиралтейства, держался тихо, незаметно…

Подошла осень. Пожелтели деревья на набережной. Подули холодные ветры. Эта грустная пора угнетающе действовала на Степана. Ему хотелось вырваться из «подполья» и снова начать опасную, но волнующую жизнь пропагандиста.

Как-то в конце дня, когда Степан отмывал щеткой налипший на пальцы шеллак, к нему подошел мастер Иван Анисимович и, поигрывая серебряной цепочкой на жилетке, сказал:

— Ну, Степан, молись богу за меня всю жизнь, я тебе благословенное место нашел.

— Спасибо, Иван Анисимович, я и так вас в каждой молитве о здравии поминаю, как моего благодетеля. А что за место отыскивается?

— Требуется хороший столяр в Зимний дворец. Меня просили рекомендовать. Понимаешь?

— Как же не понимать, Иван Анисимович? Должно, сам государь-император велел у вас справиться

Мол, спросите у Ивана Анисимовича, уж он-то знает толк в столярах.

Иван Анисимович сладко улыбнулся.

— Уж скажешь тоже — сам государь! Есть ему время об этом думать. Однако важные господа просили. Счастье тебе, Степан. Жалованье, небось, дворцовое! И жить там будешь. Каково?

«Пожалуй, там, под боком у царя, полиция разыскивать не будет», — подумалось Степану.

— Ну что, неужели сомневаешься?

— Премного благодарен вам, Иван Анисимович. Мог ли я, простой вятский мужик, мечтать об этом… Но возьмут ли меня?

— Все обговорено. Туда, брат, попасть не просто. Уже и справки о тебе навели, и пропуск выправили. В понедельник можешь переселяться во дворец…

4

Степан боялся, что во дворце его запрут, как на яхте, и шел туда с опаской, на всякий случай предупредив товарищей. Однако мастера жили довольно свободно и могли, когда им надо, выходить в город.

Правда, там же, в подвале, где была столярная мастерская, по соседству с комнатой, куда в компанию к трем столярам поместили Степана, жил жандарм с семьей. Он делал вид, что его поселили тут случайно, потому что не нашлось другого помещения, но Степану не надо было никаких разъяснений. Он повел себя так же, как в мастерской Нового адмиралтейства, и жандарм проникся к нему доверием, даже стал приглашать к себе на чашку чая.