Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине
Шрифт:
Когда же о мастерстве Батышкова распространились слухи среди обслуги дворца и его стали посылать в царские покои, жандарм еще больше привязался к Степану — у него была дочка-невеста…
Степан познакомился с дочкой и, как ему показалось, понравился ей. Расположение жандарма могло ему пригодиться…
Бывая в городе, Степан первое время вел себя крайне осторожно. Догадываясь, что за ним могут следить, ходил по улицам, «пяля глаза» на витрины, заходил в недорогие трактиры и скромно закусывал. Иногда он уходил в город вместе с товарищами по работе и проводил
Поход Батышкова с жандармом к обедне произвел впечатление на вахтеров, дежуривших у ворот, через которые ходила обслуга дворца. К Степану стали относиться, как к будущему зятю дворцового жандарма, и перестали его обыскивать, когда он возвращался один.
Убедившись, что за ним не следят и что его «персона» не внушает охране дворца никаких подозрений, Степан как-то вечером, основательно запутав следы, петляя по столичным улицам, позвонил в двери к Плеханову. Тот открыл сам.
— А!.. Вот так гость! Рад, очень рад, заходи, Степан.
Дружески пожали друг другу руки, Степан разделся и вслед за хозяином прошел в хорошо знакомую комнату.
— Рад видеть тебя, Степан! Как же ты уцелел?
— Не знаю… Может, меня берегут, чтобы выследить других?
— Едва ли. Ты и сам для жандармов жирный карась. А вернее, осетр! Думаю, что после январских забастовок интерес к тебе усилился. А как обстоят дела с рабочим союзом?
— Плохо. Существуют лишь разрозненные группы на некоторых заводах. Пересажали лучших пропагандистов. И все из-за вас, Георгий. Мало вам было шефа жандармов — начали палить по царю.
— Да, я понимаю, что эта пальба принесла больше вреда, чем пользы. Очень сожалею, что пострадал рабочий союз. Я не сторонник террористических методов борьбы и решительно разошелся со своими товарищами.
— Как? Когда же? — удивленно взглянул на него Степан.
— Летом, на воронежском съезде «Земли и воли». Собственно, партия «Земля и воля» разделилась на две: на «Народную волю», которая стала на путь активной борьбы путем политического террора, и на «Черный передел», оставшийся верным программе «Земли и воли». Я, как ты можешь догадываться, Степан, не стал террористом. Индивидуальный террор, по моему глубокому убеждению, не может привести к победе социальной революции.
— Жалко, что вы не поладили. Раскол может ослабить революционные силы.
— Конечно. Но раздел уже произошел… А ты? Что собираешься делать ты, Степан?
— Я всеми силами буду стараться возродить Северный союз русских рабочих. Я считаю, что главной силой революции должен стать рабочий класс.
Плеханов встал, прошелся по комнате и подсел поближе к Степану.
— Да, Степан, в рабочем классе таятся огромные силы. Рабочие уже сейчас видят слабые стороны народничества. Они должны идти и пойдут своей дорогой. Я верю, что со временем возникнет всероссийская, даже всемирная пролетарская партия. Пролетариат — это тот динамит, с помощью которого история взорвет русское самодержавие.
— Я согласен с тобой,
5
Было воскресенье. Степан вышел из дворца и по набережной направился в сторону Литейного, предполагая заглянуть к одному из рабочих — члену союза. С Невы дул злой, колючий ветер. Степан поднял воротник, надвинул шапку на самые глаза.
Навстречу вдоль чугунной ограды шел, ежась от холода, невысокий человек, закутанный башлыком. Когда они приблизились друг к другу, из-под башлыка блеснули очки и сквозь их ясные стекла Степан увидел карие, золотистого оттенка глаза. Он остановился и радостно воскликнул:
— Евпиногор Ильич! Здравствуйте!
— Степан? Здравствуйте, дорогой друг! — они поцеловались.
— Давайте свернем куда-нибудь, здесь пронизывает до костей.
Они зашли в переулок, спрятались за выступ каменного дома и, улыбаясь, стали рассматривать друг Друга.
— Вы здесь живете; Степан?
— Да, уже давно. А вы?
— Я, — шепотом заговорил Евпиногор Ильич, — убежал из Вятки и сейчас на нелегальном.
Степан схватил его руку, крепко пожал.
— Значит, — друзья, как прежде. Я тоже на нелегальном.
— Вы в партии «Земля и воля»?
— Нет, я в Северном союзе русских рабочих.
— Слышал… А что, тот знаменитый Халтурин, что основал союз, ваш родственник?
— Самый близкий, — усмехнулся Степан.
— Он на свободе?
— Он перед вами!
— Что? — Евпиногор Ильич отступил немного и еще раз испытующе взглянул на Степана. — Вы тот самый Халтурин?
— И тот и этот. Одним словом — ваш ученик! Теперь уже Евпиногор Ильич схватил руку Степана и стал ее трясти.
— Поздравляю! Поздравляю от души. Вот уж не ожидал. Да ведь о вас ходят легенды… И что мы стоим тут как неприкаянные. Зайдем куда-нибудь в кофейную.
— А вон напротив вывеска, — указал Степан.
— Трактир? Ну все равно идемте!.. Облюбовав столик в сторонке, они заказали чай и, присматриваясь друг к другу, дивясь и радуясь, начали разговор.
— Где же ваша пышная бородка, Евпиногор Ильич?
— Хватит для полиции и одной приметы, — усмехнулся Евпиногор Ильич, указывая на очки. — А вот вы, Степан, хорошо заросли. Я бы вас ни за что не узнал.
— Приходится маскироваться, меня уже давно ищут.
— Даже не верится… Помните, вы совсем подростком были, когда меня привезли? Я вам еще книжечку подарил — «Басни Крылова».
— Как же не помнить. Эта книжка мне долго служила. Ведь я наизусть знал чуть ли не все басни.
И когда выступал перед рабочими, читал им отдельные места — помогало.
— Вот как? Где же теперь эта книжка?
— Наверное, в III отделении. Мне пришлось оставить старую квартиру, со всем имуществом.
— Понимаю. А где вы сейчас обитаете?
— Угадайте! — усмехнулся Степан.
— Очевидно, на какой-нибудь окраине. Степан придвинулся поближе и прошептал:
— Я живу в Зимнем дворце.