Казус
Шрифт:
Роман послали в толстый журнал ценной бандеролью, прошел месяц, два, три, а оттуда ни ответа, ни привета. Кеша, однако, не отчаялся и к ноябрьским дням написал другой роман, на этот раз про Мартина Бормана, который коренным образом изменил свою внешность и скрывался от возмездия в диких джунглях на границе между Аргентиной, Парагваем и Боливией. Живет себе в Аргентине, а чуть что не так - живо сиганет в Боливию или в Парагвай. Словом, задачка перед Максимом Максимовичем стояла прямо-таки головоломная, но он, умничка, решил ее на пять с плюсом. Зная Бормана по Берлину, Исаев-Штирлиц, понятно, глядел не на внешность, а глубже, и узнал элодея по голосу, когда они вместе мылись в бане. Борман рожу-то изменил, а с голосом опростоволосился! Трижды едва-едва избежав смертельной
За три года Кеша написал одиннадцать больших романов, посылая неутомимого Максима Максимовича во все горячие точки нашей многострадальной планеты. В Африке Исаев отыскал убийц Патриса Лумумбы и отомстил за него, в Греции подобрал ключи к насквозь прогнившему режиму черных полковников, в ФРГ мимоходом выловил террористическую банду Баадер-Майнхоф, в Португалии покончил с Салазаром и обеспечил демократическое преобразование страны, а во время войны во Вьетнаме под видом буддийского монаха в самый критический момент возглавил сайгонское революционное подполье. Фрося до такой степени зачитывалась романами мужа, что потеряла интерес к кино. Несмотря на это, все толстые журналы будто сговорились между собой и почему-то не хотели печатать художественное творчество писателя И. К. Парахнюка.
Однако свет не без добрых людей, и Кешиной прозой заинтересовалось районное начальство. Еще со школьных лет Кеша сдружился с Афанасием Парамонычевым, который давным-давно вышел в большие люди и заправлял районной сельхозтехникой. Он-то в поездке по колхозам как бы между прочим подсказал председателю райисполкома, что бывший учитель Парахнюк пишет увлекательные романы. "Нельзя ли что-нибудь почитать на досуге?" - живо отреагировал председатель. Афанасий Парамонычев без проволочек примчался к Парахнюкам и на свой вкус взял два романа - про Бормана и про Салазара, после чего все они десять дней пребывали в состоянии томительного ожидания.
Ни Фрося, ни Кеша, ни даже близкий к верхам Афоня Парамонычев не знали и не могли знать мыслей председателя райисполкома. А между тем. тот в последнее время много думал о литературе. И отнюдь не случайно. За год до знакомства с творчеством Парахнюка он присутствовал при одном серьезном разговоре о дальнейшем развитии культуры и услышал острую критику в адрес руководителей области, а зимой съездил в Исландию и окончательно решил, что нужно срочно принимать меры. Надо же, Исландия - маленькая страна с населением двести тысяч человек, а писателей ровно две тысячи. У него же в районе почти сто тридцать тысяч душ и ни одного писателя. Вывод напрашивается сам собой: нам крыть нечем! Если начнут всерьез проверять, то справедливо снимут стружку. Собственно говоря, дело даже не в стружке. Обидно, что по всем статьям район передовой, а в этом отношении плетется в хвосте.
Прочитав оба романа, председатель пригласил Парахнюка к себе.
– Рад, рад с вами познакомиться, Иннокентий Кузьмич, - приветливо произнес он, усаживая Парахнюка в кресло.
– В целом ваши романы мне понравились. Понакручено-понаверчено черт-те что, но, признаться, местами здорово забирает, не оторвешься . . . Вы как, на критику не слишком обижаетесь?
– Не обижаюсь, - ответил польщенный автор.
– По образованию я ветеринар, но, знаете, люблю читать, так что есть кое-какая база для сравнения. Поэтому мне бросились в глаза отдельные несуразности. У вас все американские и западноевропейские политические деятели изъясняются языком героев Шукшина . . . И еще, пока не забыл, два слива о женщинах. Маловато у вас женских образов, а те, что есть, - все на одно лицо. Отрицательные - обязательно голубоглазые блондинки с длинными ногами, а положительные - среднего роста, застенчивые, с грустными карими глазами.
Парахнюк сконфузился и покраснел.
– Да вы не обижайтесь, я критик доброжелательный, - продолжал председатель райисполкома.
– Советую вам, Иннокентий Кузьмич, углубленно работать над собой и совершенствовать писательское мастерство...
– Попробовать, конечно, можно, но я специализируюсь на детективной тематике, - робко заметил Парахнюк.
– Ну и на здоровье. Я дам указание прокурору и начальнику милиции, чтобы они познакомили вас со своей работой. Уверен, что у них найдется много интересного. Повторяю, работайте над собой и пишите каждую свободную минуту . . . Как вы устроены в материальном отношении?
– Живу на пенсию по инвалидности.
– М-да, на вашу пенсию с такой семьей прожить сложно, - сочувственно сказал председатель райисполкома.
– Мы тут посоветовались с товарищами и решили вас поддержать. Зайдите к директору мясокомбината и переговорите с ним. . . А на прощанье у меня к вам просьба: дайте еще что-нибудь почитать. Сплю я неважно, переутомился, и перед сном мне во что бы то ни стало нужно переключаться . . .
На мясокомбинате Парахнюка нежданно-негаданно оформили заведующим постановочной частью клуба с окладом сто двадцать рублей, без обиняков поставив в известность, что все его служебные обязанности ограничатся получением заработной платы, которая выдается шестого и двадцать первого числа каждого месяца.
Сперва Фрося обрадовалась тому, что в доходную часть семейного бюджета вольется новая живительная струйка, но Кеша решил по-своему, направил зарплату на цели беспрестанного возбуждения писательского воображения и с той поры писал романы еще сноровистее. Мужчина он был крепкий, и водка по-настоящему его ни разу не забирала. И то хлеб, утешилась здравомыслящая Фрося, другой бы спился с круга, а мой проглотит стопочку и тут же берется за роман. У детей перед глазами пример трудолюбия, и семья не рушится. А что питаются скромно и обходятся без обновок, так это в жизни не главное. Поскольку к этому времени Фрося изрядно запуталась в долгах, ей пришлось уйти с делопроизводителей военкомата и устроиться на мясорыбный склад, где ее соседка и ближайшая подруга Броня Новак работала старшей кладовщицей мясной группы. Жить стало чуточку легче, и Фрося окончательно успокоилась. А тут вдруг прогнали Жибоедову. Вроде бы все одно Фросе, кто над ней в складе начальником, но Броня ее так напугала, что аж поджилки затряслись. "Попадется, бывает, паразит, станет деньги с нас требовать на пьянки и гулянки, что тогда делать, подруженька?
– в панике причитала Броня.
– Начнем мухлевать - ей-ей угодим на скамью подсудимых. .:. Не захотим мухлевать - выгонят в шею. На что жить станем?"
Чем плохо Фросе - не с кем посоветоваться. Кеша ничем, кроме романов о Максиме Максимовиче, не озабоченный, Фросины заботы ему до лампочки, вот и приходится решать все самой. В старину говорили: у нас не в Польше, муж жены больше. А нынче, как женщин в правax уравняли, так все пошло в обратную сторону. Поди пойми, лучше бабам стало или хуже прежнего? Тут Фрося пригорюнилась, всхлипнула и ладошкой вытерла выступившие слезы.
Два месяца во главе мясорыбного склада стояла Жибоедовская замша Полина Герасимовна, а затем назначили к ним заведующим отставного военнослужащего. Новое начальство оказалось малюсенького росточка, с седым хохолком и рыхловатым, красного цвета носом. "Майор Рукосуев, Степан Егорович!" представился он своим подчиненным и пожал руку каждой в отдельности. Фросе майор понравился, а вот Броне Новак - наоборот.
– Фроська, мы пропали!
– жарко зашептала Броня, в обед забежав к подруге.
– Видала, какой у него нос?
– Ну и что с того? Может, отморозил. . .
– Ты в своем уме?
– Броня выпучила глаза.
– Он же ярко выраженный алкаш и проходимец! Одна его фамилия чего стоит!
– Тебе и фамилия не по сердцу?
– А ты как думала! Рукосуев. . . Сует, значит, руки повсюду.
– Знаешь, Бронь, обожди прежде времени вывод делать, - успокоила ее Фрося.
– Я сама боялась, а этими днями пригляделась, и пропала моя тревога.