Казус
Шрифт:
– Лучше бы твоей Жибоедовой от моего имени обратиться прямо к Афоне. Неловко ей, Кеш.
– Естественно, - согласился Парахнюк.
– Поэтому умные люди у нас и за рубежом ведут подобные разговоры не в служебных кабинетах, а на нейтральной почве - за широко накрытым столом.
– Как бы нам сорганизовать сабантуй?
– сообразила Фрося.
– А уж об этом пусть сама Жибоедова проявит заботу.
– Кеш, ты бы чего присоветовал, заискивающе попросила Фрося.
– Бабий ум одно, а мужчинский - это совсем другое.
– Пусть, например, устроит день рождения и пригласит нас с Афоней, - без промедления откликнулся Парахнюк.
– У Василисы Тихоновны день рождения в апреле, а сейчас февраль
– Ну и что из того? Афоня к ней в паспорт не полезет. .. А если твоя Жибоедова не хочет досрочно отметить день рождения, так пусть устроит именины. И не жмотничает, а как следует потратится. Ты же знаешь нашего Афоню?
Фрося рассказала обо всем Броне, а после работы они заглянули к Жибоедовой. Василиса Тихоновна внимательно выслушала Фросю и сразу заявила, что организовать сабантуй дома она никак не сможет. Из-за мужа. Ее муж, прапорщик Жибоедов, - мужик насквозь военный и в тонкостях человеческих отношений ни хрена не секущий. Сути он нипочем не ухватит, заподозрит измену и непременно полезет в драку. Как же быть?
– напряженно раздумывали они. Ресторанов в городе только два: один - на вокзале, а второй потребсоюзовский. В железнодорожном кормежка получше будет, зато хамства невпроворот, а в потребсоюзовском - как эстрадный ансамбль заиграет - так хоть уши пробками затыкай, все равно оглохнешь. Да и как с Парамонычевым показаться в ресторане? Кто похитрее - одно с другим ниточкой свяжет... Судили они. рядили и в конце концов решились остановить выбор на потребсоюзовском ресторане. Василисы Тихоновны сват трудился там шеф-поваром и, если его задобрить, мог накрыть стол не в общем зале, а в директорском кабинетике. На том и разошлись, условившись назначить дату сабантуя в зависимости от того, что скажет Фросин Кеша.
Парахнюк одобрил план, но в последний миг перерешил. Куда лучше собраться компанией, не под видом именин, а для литературных чтений. Во все времена богатые меценаты кормили и поили творческую интеллигенцию, тем самым подтверждая свою причастность к национальной культуре, так пусть Жибоедова тоже проявит себя с лучшей стороны и подстроится под интеллектуалку. Афоня под эдаким соусом охотнее пойдет ей навстречу, поскольку с детства уважает культурных людей.
Фрося с мужем и Афоней Парамонычевым пришла в потребсоюзовский ресторан точно к назначенному времени, в полвосьмого. В тесном директорском кабинетике их уже ожидали Василиса Тихоновна и Броня. Прапорщика Жибоедова по понятным причи-нам звать поостереглись, а Бронин муж Давид Новак не так давно загремел на десять лет в исправительно-трудовую колонию строгого режима за разбой. Принарядившаяся Жибоедова расположилась на хозяйском месте, Парахнюк с Парамонычевым - по обе руки от нее, а Фрося с Броней - на самых неудобных местах, в конце однотумбового стола. Из-за тумбы им некуда было девать ноги, и они уселись бочком, лицом к Василисе Тихоновне. Мужчины с морозца споро разлили водку по стопочкам, наложили еду в тарелки и ожидали лишь сигнала, а Жибоедова от волнения растерялась и будто онемела.
– Василиса Тихоновна, вы инициатор нашей творческой встречи, вот и командуйте парадом, - подсказал Парахнюк, нетерпеливо потирая руки.
– Кушайте на здоровье, гости дорогие, - нараспев сказала раскрасневшаяся Жибоедова.
– Уж как я рада, что мы встретились. Так рада, что прямо слова все из головы вылетели.
– За приятную встречу!
– выручая ее, прогудел Парамонычев. Первый тост выпили под дунайскую селедочку с лучком зелененьким, другой под кету семужного посола, а третий под холодец с хреном. Мужчины ели. что называется, за обе щеки, а Парамоны-чев, вдобавок, с такой скоростью, что Фрося удивленно подумала: куда только все это влезает? Ведь Афоня не толстый и росту не сказать чтобы высокого, а аппетит у него, как у волка.
– Граждане,
Жибоедова и Новак многозначительно переглянулись, а Фрося с нажимом посмотрела на мужа, словно подталкивая его к тому, чтобы воспользоваться удобной минуткой и напомнить Афоне об обещании посодействовать Василисе Тихоновне. Однако Парахнюк с наслаждением дегустировал сочный тамбовский окорок и не заметил ее взгляда.
– Ну-ка, Иннокентий, скажи нам, сколько ты написал произведений? поинтересовался Парамонычев.
– Сейчас я работаю над восемнадцатым романом, - ответил Парахнюк, не переставая жевать.
– Какой же вы плодовитый, Иннокентий Кузьмич!
– с жаром воскликнула Броня.
– Как я завидую вашей Фросеньке!
– Восемнадцать романов - это сила!
– похвалил Парамоны-чев.
– Такое сотворить может далеко не каждый. . . Иннокентий еще прославит наш район на всю страну, я в этом ничуть не сомневаюсь. Добавлю к сказанному, что Парахнюк - простой человек и хороший семьянин, то есть достойный пример для подражания другим писателям, потому как среди них, слышали, попадаются людишки мелкие и в быту грязненькие . . . Граждане, выпьем за нашего дорогого земляка, писателя Парахнюка! Твори, брат, на радость нам, твоим почитателям!
Потом выпили за Фросю как за верную подругу писателя, после того - за любителей книжек, а когда прикончили вторую поллитровку, Парамонычев достал портсигар, закурил и снова обратился к Парахнюку:
– А теперь, брат, доставь-ка нам удовольствие и почитай что-нибудь эдакое, занимательное.
– Очень просим, Иннокентий Кузьмич, - присоединилась к нему Жибоедова. Не откажите.
– Моя последняя работа, отрывок из которой я намерен огласить, посвящена иранским событиям. В романе, название которому я еще не придумал, показана смертельная схватка советского разведчика, из последних сил борющегося с кознями международного империализма.
– Парахнюк вытащил из кармана рукопись, прочистил горло и начал:
"Над ночным Тегераном низко висела круглая луна. Подобно люминисцентной лампе она освещала улицы города с населением приблизительно четыре миллиона человек бледным, мертвенно-серебристым светом. Как только часы на левом минарете мечети пророка Магомета гулко отбили полночь, из медресе вышел Иван Иванович и огляделся по сторонам. Город спал. . ."
– Кеш, а Кеш, - прервал его Парамонычев.
– Кто такой, этот Иван Иванович? Ты извини, нам как-то невдомек.
– Понимаешь, Афоня, Иван Иванович - Максим Максимович Исаев, - пояснил Парахнюк.
– Он там, в Тегеране, работает под Ивана Ивановича?.
– Нет, все куда сложнее. В сокращенном варианте мой роман решено напечатать в районной газете, а редактор кровь из носу потребовал перекрестить Максима Максимовича.
– Почему?
– удивилась Фрося, издавна симпатизировавшая сквозному герою всех Кешиных романов.
– Он уперся, как бык, и утверждает, что могут быть неприятности. Юлиан Семенов может даже подать на меня в суд.
– За что?
– возмутился Парамонычев.
– По какому праву? Не бойся, наш судья парень что надо, он тебя в обиду не даст. Если что, я ему скажу.
– Спасибо тебе, Афоня. Беда в том, что Семенов прежде меня выдумал Максима Максимовича, и тот по закону его собственность.
– Обидно, - пригорюнился Парамонычев.
– Наплевать, - утешил его Парахнюк.
– Я просто-напросто поменял имя, отчество и фамилию, а все остальное не тронул. Словом, он отныне Иван Иванович Рамзаев. Ясно?.. Тогда я продолжаю:
"Когда он пересек трамвайные рельсы и шел посередке Вос-точного бульвара, из-под чинары выползла тень и с поклоном шмыгнула ему навстречу.