Казус
Шрифт:
– Одна рыба была карп, а другая рыба была линь!
– с натугой выкрикнул шеф-повар.
– Карп шел по триста граммов, а линь шел . . .
– он икнул, - вот как мы с вами идем!
– Фомич, тебе бы лучше на воздух, - решительно заявила Жибоедова и вывела повара на волю.
– Афоня, ты не забыл насчет моей просьбы?
– спросил Парахнюк.
– Ты о чем?
– Об устройстве Жибоедовой на должность завскладом.
– Так это она и есть?
– удивленно вымолвил Парамоны-чев.
– А я распинался тут про любовь к литературе!. . Иннокентий, ты, брат, меня недооцениваешь.
– Такого случая не было!
– Парахнюк хлопнул ладонью по столу.
– Я уже говорил, что ты замечательный парень, и еще сто тысяч раз повторю это. . . Желаешь?
– То-то,'брат!- Парамонычев покачал пальцем перед носом Парахнюка.
– Я никогда ничего не забываю!
– Уж вы простите, гости дорогие, моего свата, - запричитала вернувшаяся с мороза Жибоедова.
– Организм у него слабый.
– С кем не бывает, - успокоил ее Парамонычев и снова взялся за стопку. Значит, говорил я о вас, Василиса Тихоновна . . . Желаю, чтоб у вас за столом всю жизнь было так же, как сейчас: всего вволю и, главное дело, душевно и сердечно.
– Иначе вам удачи не видать, - тенорком пропел Парахнюк и выпил вслед за Парамонычевым.
Жибоедова покосилась на пустые бутылки и елейным голоском предложила: Выпейте еще водочки.
– Ни боже мой!
– Парахнюк замотал отяжелевшей головой.
– С радостью! одновременно с ним ответил Парамонычев.
– Только, Василиса Тихоновна, для разнообразия перейдем ни шампанское . . . Это рекомендуется для лакировки.
Жибоедова сбегала в буфет и мигом притащила бутылку полусладкого. которое Парамонычев встретил с большим энтузиазмом.
– Вот что. Василиса Тихоновна, - сказал он, помешивая шампанское вилкой, чтобы поскорее вышел газ, - Иннокентий просил решить вопрос с химзаводом относительно вашего трудоустройства.
– Очень прошу, Афанасий Николаевич, - залебезила Жибоедова.
– Я такая женщина, что в долгу не останусь!
– Понимаю, - снисходительно произнес Парамонычев.
– Только тут в наличии некоторая загвоздка. Дело в том, что Блинов. как мне доложили, пока живой.
– Так он днями помрет. Вы уж будьте так добры . . .
– Однако пока еще не помер.
– возразил Парамонычев.
– А на живое место рекомендовать другого - не в моем принципе.
– Как же мне быть?
– - забеспокоилась Жибоедова.
– Посоветуйте, Афанасий Николаевич.
– Надо ждать. Как Блинов умрет, сразу же возьму их за жабры и утрясу вопрос насчет вашей кандидатуры.
– А они вас послушаются?
– покусывая нижнюю губу, неуверенно спросила Жибоедова.
– Гм. иначе ч быть не может!- Парамонычев в один прием осушил стакан шампанского.
– Ух, хорошо пошел! . . Я их, Василиса Тихоновна, вот так в кулаке держу. Из-за морозов они мне черт-те сколько аммофоса недодали. Если что не так, я их сей же миг прижму штрафом. Поэтому они меня уважают . . .
Наутро Парахнюк не смог встать и весь день маялся с похмелья, а в четверг отправился в клуб и вернулся оттуда возбужденно-радостным.
– Фросенька. удача!
– с порога закричал он.
– Угадай, какой у меня сюрприз? У Фроси екнуло
– Смотри, милая моя, что нам дали, - ликовал Парахнюк, доставая из кармана какие-то бумажки.
– Давно я лелеял такую мечту, а теперь она сбылась. Послезавтра мы с тобой едем в Москву!
Выяснилось, что завком мясокомбината выделил им две бесплатные путевки на ВДНХ. где намечался слет передовиков мясо-молочной промышленности.
– А как же дети?
– спросила Фрося, которой страшно захотелось хоть разочек побывать в столице.
– Детей отдадим тетке, - заявил Парахнюк.
– Подумаешь, дело - пару деньков повозиться с нашими потомками . . . А мы побываем в Большом театре, в цирке и, конечно, наведаемся в редакции, чтобы поговорить о судьбе моих произведений.
Ехала Фрося в Москву с легким сердцем, а вернулась домой с больной головой.
День приезда, как водится, прошел в хлопотах, но все вышло лучше лучшего дали им на двоих теплую комнату в гостинице "Турист" и даже помогли с билетами на обратную дорогу. А на другой день Парахнюк надел новую рубаху в крупную желто-зеленую клетку, постригся в парикмахерской, наодеколонился и повел Фросю в редакцию толстого журнала. Ходили они вокруг да около площади Пушкина не меньше часа, пока нашли нужный дом, где и начались Фросины расстройства.
– Здравствуйте!
– обратился Парахнюк к сонной девушке, сидевшей за пишущей машинкой.
– Я-И. Парх! И. Парх - это был Кешин псевдоним.
– Здравствуйте, - ответила сонная девушка.
– Вы к кому?
– Сам не знаю, - признался Парахнюк.
– Тут. у вас, лежат два моих романа .
– Вы у нас раньше печатались?
– Не приходилось.
– Тогда пройдите в седьмую комнату, к Наталье Кирилловне. По-видимому, ваши рукописи у нее.
Наталья Кирилловна оказалась низенького расточка женщиной Фросиных лет либо чуточку постарше.
– Здравствуйте, Наталья Кирилловна, я - И. Парх!
– громогласно представился Парахнюк.
– А это - моя супруга, Ефросинья Петровна!
– Что вам угодно?
– испуганно спросила низенькая.
– Я автор романов "В погоне за взбесившимся красным дьяволом" и "Под знойным небом Аргентины". . . Хотелось бы потолковать накоротке, выработать общий язык. . .
– Общий язык?
– лицо Натальи Кирилловны исказила страдальческая гримаса. Присаживайтесь, товарищи . . . У нас в отделе прозы ознакомились с вашими рукописями и пришли к единому мнению, что это не беллетристика. Вот, собственно, все, что я могу сказать.
– Вы сами-то романы читали?
– агрессивно спросил Парахнюк.
– Я просмотрела их по диагонали, ибо, простите, читать ваши сочинения выше моих сил.
Дальше Фрося не все поняла, потому что низенькая женщина без умолку затараторила заумь, которую, по всей видимости, до конца не разобрал даже ее Кеша. Бессодержательность, примитивизм, вялость, недержание композиции, убожество авторской речи, множественность сюжетных заимствований, ненаучная фантастичность, отсутствие индивидуальных речевых характеристик у всех без исключения персонажей, и так далее, и тому подобное.