Киевская кухня
Шрифт:
Я бы, наверное, не дождался конца этого диспута, если бы мама не пошла в дом и не вернулась оттуда с ведром чего-то, очень пахнущего рыбой.
Это была щучья икра!
К свадебному столу нажарили больше двадцати килограммов свежей рыбы, а вот что делать с оставшейся икрой, никто не знал.
И тут пришло время
Она промыла холодной водой эту икру; она ее хорошо посолила и поперчила; она расколотила и добавила десяток сырых яиц; туда же она отправила мякоть вымоченного в молоке целого батона; основательно перемешала и... Изжарила почти двести котлет!
В итоге получилось, как говорили у нас на Подоле, «чего-то особенного!».
Такого деликатеса Троещина еще никогда не пробовала!
И я в том числе!
А вот к вечеру, когда гости рассосались, дядя Трохим угостил нас блюдом, впечатлившим меня на всю жизнь.
Он вынул из большой русской печи чугунок, из которого шел дурманящий хвойный запах, смешанный с ароматом разогретого сливочного масла, лука и еще чего-то очень аппетитного.
То были томленые рыжики!
Те самые грибы рыжики, которые продаются в наших краях летом в свежем виде, а зимой — в соленом.
Рецепт приготовления этого диковинного блюда я помню до сих пор.
На большой сковородке в сливочном масле обжаривают репчатый лук, туда же добавляют мытые рыжики, солят, перчат и доводят до появления румяных «бочков»; затем начинают выкладывать слоями в большой чугунок — слой грибов с луком и слой — внимание! — клейких молодых еловых иголок; затем снова грибы и снова иголки и т. д.
На самый верх выкладываются небольшие кусочки сливочного масла и в остывающую печь!
Не спрашивайте, на что это похоже!
Это неподражаемо!!!
(Не так давно я попробовал приготовить это блюдо в городских условиях — если поместить чугунок в духовку при температуре до ста градусов, часа за три можно получить примерно тот же результат.)
Дерзайте!
А потом скажете!
Варнички
Когда мне было лет девятнадцать, я посещал все спектакли приезжавших на гастроли театров и все концерты тогдашних звезд эстрады — так я готовился к профессии!
И вот однажды на концерте легендарного танцовщика Махмуда Эсамбаева я стал свидетелем не принятого в те времена откровения — откровения не просто артиста, а и высокопоставленного общественного деятеля, коим был Махмуд Алисултанович.
В наших
Так вот — Эсамбаев был человек «самостоятельный» и говорил что хотел, невзирая на лица.
Я лично был свидетелем «прямого» разговора между Эсамбаевым и директором одной из украинских филармоний:
Эсамбаев: — Так вы думаете, что на таком полу можно танцевать?.. В половине номеров я работаю без обуви!..
Директор: — А в чем дело?.. Обыкновенный пол — все танцуют!..
Эсамбаев: — Босиком?!..
Директор: — А какое имеет значение?..
Эсамбаев: — Какое?.. Вот я сейчас с тебя сниму штаны и голой ж…й протащу по сцене, а потом вместе посчитаем занозы!..
Сцену к концерту привели в порядок!!!
Или!
В тот день, когда началась война в Чечне, в московской мэрии был прием по случаю какого-то «культурного» события.
На этом приеме были многие высокопоставленные лица во главе с Лужковым.
Долго упрашивали Эсамбаева произнести тост, не обращая внимания на то, что он явно находился в дурном расположении духа.
Наконец он взял в руки бокал и сказал: «Пусть сдохнут все, кто начал эту войну!.. — И добавил: — И все, кто за это не выпьет!».
Но вернемся к тому самому концерту в Киеве.
В начале второго отделения артист появился в костюме «еврейского портняжки» и вместо исполнения знаменитого номера вдруг заговорил со зрительным залом.
«Когда я еще был маленьким, мой отец женился во второй раз на еврейской женщине Софье Михайловне.
Она называла меня Мойша и воспитала меня, как мать.
Ей я во многом обязан своим успехом!
Когда чеченцев выселяли из родных, насиженных мест, она могла не ехать, но она сказала: „Дитя мое, ты без меня пропадешь!.. Я буду всегда рядом!“».
Мой отец к тому времени умер.
Мы с ней жили далеко от родины, и нам было трудно — мы бедствовали!
Поэтому настоящим праздником было, когда маму приглашали к кому-то в гости — она неизменно брала меня с собой и всегда говорила: «Деточка, смотри мне, не стесняйся, кушай много!»
Я не стеснялся, потому что честно «отрабатывал» все съеденное — я танцевал и пел!
Пел всегда одну и ту же народную еврейскую песню — «Варничкес»!
Всем это очень нравилось, и нас с мамой приглашали снова и снова!
Когда она тяжело заболела и уже почти не ходила, она как-то позвала меня и спросила: «Твоя программа называется „Танцы народов мира“, а как ты считаешь евреи — народ?.. — „Ну конечно!“ — „Так почему бы тебе не станцевать еврейский танец?“ — „А кто меня научит?“ — „Я!“.
И она, не вставая с постели, руками показала мне все движения.
И вот сегодня, в память о моей маме, я хочу станцевать этот танец!»
Дальше последовал танец, который артисту пришлось исполнять дважды на бис.