Кинхаунт
Шрифт:
— А от тебя разит на выстрел. Ты где был? Где-то остался кир?
Я с трудом рассказал ему, как мы с Тейшей и Хозяйкой допили последнюю баклажку.
Зря я сказал ему про Тейшу. Его лицо стало еще мрачнее. Не говоря больше ни слова, он повернулся и ушел.
Смех вскоре отпустил меня, сменившись полным расслаблением, и я присел на горячий песок. Сначала я немного наслаждался бризом — как раз и солнце спряталось за тучки, уступив душистой прохладе.
Потом мои глаза закрылись сами собой, и я уснул.
Очнулся я уже в своей хижине —
Первым, что я увидел, были глаза Девушки.
Она сидела на стуле у стены, грациозно вытянув длинные прекрасные ноги, и смотрела на меня большими зелеными глазами. Сквозняк, свободно бежавший из открытой двери в окно напротив, развевал ее длинные, выгоревшие на солнце волосы.
Я улыбнулся ей, краем глаза заметил на тумбочке полбутылки кира, и немедленно выпил.
Она улыбнулась в ответ, понимающе-насмешливо скользнув глазами по бутылке, медленно провела пальчиком по брови, затем намотала на него прядь своих прекрасных волос и стала играть ею, изучая обстановку моей хижины.
Что там изучать-то? Все, что есть — большая удобная кровать, кресло, в котором она сидела, да плакат на стене, на котором…
И дверь в кладовую, где лежит всякое барахло — комбискаф, игломет, патроны, консервы и прочая ерунда для того, чтобы бродить по джунглям. Занятие, в данный момент поражавшее меня своей бессмысленностью и утомительностью.
Я продолжал улыбаться, но вес моей головы стал уже непосильным для шеи, и я положил голову на плечо. В этом положении отвечать девушке взглядом было не очень удобно, поэтому я стал смотреть на ее ноги. Но вскоре устали и глаза, и я прикрыл их на мгновение.
Проснулся я от того, что кровать подо мной изменила свою кривизну — кто-то опустился на нее с другого края.
Чьи-то пальчики легонько пробежали по моему лицу.
О Господи, это она — девушка с зелеными глазами.
Я хотел сказать какую-то глупость, но пальчики прикрыли мне рот.
— Тебе сейчас нельзя говорить, — сказала она. — И не нужно. Я все знаю.
Меня это вполне устраивало, и я замолчал, как могила.
Вслед за тем она одним движением избавилась от своей рубашки. Теперь я не смог бы ничего сказать, даже если бы захотел.
Она наклонилась надо мной, и ее грудь коснулась моей.
— Меня зовут Зонна, — прошептала она.
— Марк!
Я вспомнил про Зонну и резко поднял голову.
В проеме темнел силуэт Креза. Естественно, из-за его плеча выглядывала винтовка.
За прошедший день она стала как будто больше.
Крез был очень злой.
— Ты что, сошел с ума — валяешься в кровати?
Кто из нас сошел с ума, подумал я про себя, и оглянулся на Зонну. Она сонно похлопала глазами и снова закрыла их, делая вид, что появление Креза ее не касается.
— Пошли на охоту!
— Чувак, — испугался я, — ты совсем озверел? Какая охота?
— Ну хотя бы в твою Обливию. Ты же давно хотел туда, а все валяешься в постели.
Он даже не сказал "с чувихами".
— Какая Обливия, друг… Глотни лучше кира!
— Где? — взревел Крез. — У тебя есть кир?
— Да вот же, — я изумленно кивнул ему на тумбочку, где стояла зеленая бутылка.
— Это?! — еще громче взревел Крез, подошел к бутылке, схватил ее и тут же с ужасным стуком поставил обратно, словно обжегшись. — Это кир? Ты издеваешься надо мной?
В ярости он вышел, чуть не выломав дверь.
— Его не устраивает этот кир, — пожаловался я Зонне.
Она томно улыбнулась мне, потянулась под одеялом и замерла на мгновение. Затем резко отбросила одеяло и села на кровати во всей своей красе.
В этот момент я утратил не только дар речи, но и знание языка и слов, поэтому описать дальнейшее не в моих силах.
Помню лишь, что периодически я замечал, что луч солнца, падающий из окна, находится уже на другом месте. Наконец он совсем пригнулся к земле, пробившись из под двери, как лазутчик, потом стало темно, и свет перекочевал в стоявший на тумбочке ночной светильник.
Это все, что я могу сказать о том дне в словах. Остальное словам не поддается.
Под утро я забылся легким, тревожным сном. Против моих ожиданий — а ожидал я черную яму без сновидений — во сне я бегал по джунглям, пугая ночных хищников, прыгал по веткам и кричал, как доисторический человек. Я охотился за кем-то, но не хотел его убивать — так, издевался, играл, как кошка с мышкой.
Было утро, когда Крез снова появился в проеме двери и разбудил меня, громко прочистив горло.
Я открыл глаза. Мне было так хорошо, что я был не в состоянии разозлиться на Креза даже за столь неучтивое утреннее приветствие.
Он был помятым и огорошенным.
— Кошмар. Представляешь? Ее сперли у меня из-под носа. Чертовщина.
— Кого, Крез? — спросил я, вкладывая в голос как можно больше братской любви.
Крез не ответил, вместо этого он достал уизон, бесцеремонно вошел и сел на кресло, в котором вчера я увидел Зонну.
Я невольно оглянулся на нее. Она спала — или притворялась — белая прядь почти закрывала ей лицо, был виден лишь крохотный вздернутый носик.
Крез не спрашивал меня о ней, показывая этим, что его вовсе не задевают мои успехи на поле любовной войны полов. Он смотрел на меня устало и брезгливо, развалившись в кресле, положив нога на ногу и пуская клубы дыма.
— Сколько можно валяться, — процедил он, вкладывая в каждое слово максимум мрачного презрения. — В джунглях творится ТАКОЕ…
Я снисходительно улыбнулся.
— Ты просто завидуешь мне, Крез… Зависть — плохое чувство…
Он фыркнул.
— Зависть? У тебя есть что-то, чему я должен завидовать?
Я чуть не обиделся, но вовремя понял, что Крез изо всех сил пытается показать, что не ревнует дарам, которыми осыпала меня судьба.
— Крез… — не в силах найти другого аргумента, я повернулся к Зонне и осторожно убрал прядь с ее лица.