Кинхаунт
Шрифт:
Крез что-то говорил мне, но я понял по интонациям его голоса, что он не собирается противодействовать мне, а просто подхватит свою траву и пойдет следом.
Найти обратный путь было несложно — просека Креза не зарастет еще, наверное, несколько лет. К тому же на поверженных стеблях отчетливо выделялись следы — вот след его десантного ботинка, утопленный в жидкой земле, вот порхающая ножка Мэи. Вот… безвольно плелся я. Но это уже в прошлом.
— Куда ты так летишь? — донесся злой и удивленный голос Креза.
Я обернулся и с изумлением увидел Мэю у него на руках.
— Зачем ты
— Да она не успевает гнаться за тобой! — с еще большим удивлением и злостью ответил он.
Я отнял ее у него и пошел дальше, погруженный в свои размышления.
Конечно, нынешняя республиканская власть не в состоянии контролировать ситуацию даже в Амбросии, с ее 286.341.200 коренного населения и 89.451.000 мигрантов с Айза (цифры, разумеется, примерные, — самое свежее, что было в моей памяти). Однако то, что творится на Кинхаунте, абсолютно неприемлемо. При самых небольших затратах — скажем, 50 тысяч баунтов в месяц на местную администрацию, технику можно на время перебросить, зарплата водителям лесоперерабатывающих комбайнов — 20 тысяч в месяц, мероприятия на оздоровление и благоустройство пляжей, строительство гостиниц и дорог…
— Крез!!!
… организацию постоянного снабжения продовольствием, минимальная энергетика — для нее достаточно было бы поставить несколько ветровых электростанций, туристические маршруты — и Кинхаунт мог бы приносить казне -
— Крез!!!!!!
— легко посчитать, исходя из объема туристов, это пенсионеры, школьники, студенты и в весенне-летний сезон отдыхающие семейные группы — примерно …
— Кре-о-о-оз!!!!
— Ваше величество!!!
… от 200 тысяч до трех миллионов, по мере развития инфраструктуры. Перемножаем на затраты туристов, минус оплата персонала и ресурсов, это от 2 до 5 миллионов баунтов ежемесячно. Ладно, в целом картина ясна.
Я обернулся к Крезу с укоризной:
— Чего вы так орете?
Он вытирал пот с лица и смотрел на меня с испугом и беспокойством.
— С тобой что-то происходит!
— По-моему наоборот, — спокойно возразил я, — с тобой. Ты весь в испарине, учащенное сердцебиение и дыхание. Как будто при повышенных физических нагрузках.
— Да я… — начал он и вдруг подозрительно прищурился. — Ты ел чанку?
Перечень различных вариантов ответа вихрем пронесся в моей голове, я понял, что наилучшим вариантом является "не отвечать" и пошел дальше.
Однако с каждым шагом идти становилось все тяжелее — мои мысли становились все более объемными и разветвленными, словно весь мир пытался влезть в мои мозги со всеми своими проблемами одновременно. Маршруты мелких коллективных насекомых, танец пчелы вокруг цветка, и дальней лозы прозябанье — все это содержало массу информации, которую необходимо было оценить, проанализировать и запомнить, потому что она могла оказаться полезной в будущем.
Мне пришлось опустить Мэю на землю и присесть, чтобы спокойно все обдумать. Крез и Мэя что-то говорили мне, но я не мог отвлечься, чтобы выслушать их, и только отмахивался. Наконец он поднял меня и положил на какие-то носилки, которые они понесли вдвоем. Я не возражал, так как это помогло мне расслабиться и высвободить ресурсы организма для размышлений.
Краем
Потом они ели и пытались накормить меня, но я молча отбивался, не давая им нарушить ход моих мыслей. Только когда отчаявшийся Крез поднес мне бокал с киром, и я отшатнулся — волна спирта, перемешанного с этиловыми и эфирными маслами, неприятно ударила в нос. Плюнув, Крез пошел спать. Мэя еще долго пыталась сказать мне что-то, но я только улыбался, найдя в себе силы лишь для того, чтобы прошептать:
— Детка, спокойной ночи. Дядя Дэлвис думает.
Наконец и она ушла, оставив меня в компании догорающего костра, печально шумящих деревьев, звездного неба — и еще примерно трех тысяч окружавших меня живых существ самого разного вида и размера.
Постепенно я понял, что потерял нить своих размышлений и занят лишь отслеживанием поведения этой фауны и отмахиванием от особо настырных ее представителей. Вскоре я дико устал и захотел есть и пить. На первое сгодились ящерицы, безостановочно сновавшие вокруг. Их легко можно было освежевать и выпотрошить всего двумя движениями, ловишь — сгибаешь голову к брюшку до хруста — перекручиваешь ее, так что панцирь рвется — вытаскиваешь вместе с внутренностями и выбрасываешь подальше от костра, чтобы не воняло — затем поддеваешь ногтями шкуру и снимаешь, как чулок.
Трех ящериц, которых я пожарил и съел одну за другой, мне хватило, чтобы насытить голод. Жажду я утолил оставшейся полбутылкой кира, который внезапно показался мне очень ароматным и привлекательным.
После этой трапезы мыслительная активность вдруг резко оставила меня. Я превратился в островок покоя и созерцания, настолько неподвижный, что даже насекомые перестали меня замечать. Я сидел и расфокусированно созерцал мир вокруг меня, не заботясь о продолжении костра, так что он скоро совсем угас.
И тогда я растворился в ночном мире джунглей, став его частью.
И тогда я услышал разговоры тех, кто следил за мной все это время из зарослей на другой стороне поляны.
— Виждь, Тот, кто несет золотого змея, наелся бегающих вертиплеток и теперь сидит неподвижно.
— Он съел слишком много чанаугкха, она мучила его голову, а теперь кровь отлила к его желудку, а голова уснула наполовину. Теперь он не может ничего делать.
— Это хорошее время, чтобы взять его.
— Да, это хорошее время, Чуук-Муамай.
— Пойдем возьмем его, Укач-Уулун?
— Пойдем возьмем его, сын травы.
Я смотрел перед собой и видел, как две, четыре, пять, шесть, восемь, одиннадцать черных теней отделились от темной стены джунглей, бесшумно пересекли поляну и подошли ко мне. Я не испытывал никакого страха — ведь эти тени, как и я, были частью единого мира.
Вблизи они оказались людьми — смуглыми, увешанными ожерельями из зубов и когтей животных. Они с таким радостным удивлением разглядывали меня, что мне тоже захотелось улыбнуться им, но губы не слушались меня.