Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8
Шрифт:
Когда Лидочка вбежала в небольшой вестибюль, куда выходили несколько одинаковых белых дверей, она остановилась в нерешительности – какая дверь Алмазовых? Ей было страшно, что вот-вот вернется Алмазов, увидит ее здесь, как безбилетницу в ложе Большого театра. Ноги ее стремились убежать, но она понимала, что увидеть Альбину – очень важно, особенно для самой Альбины.
Одна из дверей открылась, и вышел астроном Глазенап в одежде римского патриция и маленьких старых очках
– Простите, – сказала Лидочка с облегчением, астроном будто был ниспослан ей свыше, – вы не скажете, в какой комнате живет Алмазов?
– Алмазов? – Глазенап сделал умственное усилие. – Алмазов? А чем он занимается? Биофизикой?
– Нет, – сказала Лидочка, и что-то в ее голосе заставило Глазенапа вспомнить.
– Ах да, – сказал он. – Только я не рекомендую вам, нет, не рекомендую, вы еще молодая девушка, вы еще можете остаться честной!
– Мне нужна женщина, которая живет с ним.
– Не надо, – повторил Глазенап, – она обречена, в глазах написано, что обречена.
– Мне очень важно, скажите, пожалуйста!
– Нет, не скажу. – Глазенап топнул ножкой. – И вы мне потом скажете спасибо, что я вас оградил от такой опасности!
– Господи! – взмолилась Лидочка. Дверь в соседнюю комнату открылась, и оттуда зайчонком выглянула Альбина, встрепанная, дрожащая.
– Альбина!
– Я предупреждал, – сказал Глазенап, закидывая край тоги на руку и торжественно убывая.
– Заходите, заходите, – лихорадочно зашептала Альбина. – Я думала, что с вами что-то случилось, я думала, что вас не увижу, честное слово, это такой ужас, вы не представляете!
Она отчаянно тянула Лиду, но та вырвала руку.
– Я не пойду к вам, он может вернуться.
– Ах да, конечно, вам же нельзя. – Альбина будто проснулась – она была не в себе. – Вы мне принесли, да?
– Нет, я не посмела носить его с собой, – сказала Лидочка.
Они стояли в дверях, сблизив головы, и громко шептались. Как будто их объединяли какие-то невинные девичьи секреты. Видно, так и подумал старший из братьев Вавиловых, выходивший из своей комнаты в одежде крестьянина-бедняка: в онучах, лаптях, ватных полосатых штанах и поддевке.
– Спускайтесь, – сказал он им, улыбаясь, – скоро гонг – праздничный ужин.
Лидочка взглянула на часы. Половина седьмого.
– А где он? – зашептала вновь Альбина, как только Вавилов отошел.
– Я его спрятала.
– Он мне нужен.
– Я его положу в условленное место, и вы его возьмете.
– Мне он сейчас нужен.
– Я смогу это сделать только после ужина.
– Честное слово? А может, вы не хотите мне его дать? Вы боитесь,
– Да, я боюсь.
– Но я выстрелю в себя, вы не бойтесь, я выстрелю в себя.
– Еще чего не хватало!
– Потому что он меня обманывает, я все поняла, он меня обманывает… Знаете что?… Ближе, ближе… Мой дорогой муж, мое сокровище, мое солнышко, мой ненаглядный – он его убил, его уже нет, я знаю, он его убил и теперь смеется надо мной. Но я убью себя, и он не сможет смеяться надо мной. И ему станет стыдно.
– Альбина, успокойтесь. Может, ваш муж жив.
– Нет, я знаю, я знаю! Я по глазам его знаю – он врет, а глаза его врать не могут. Они смеются. Я убью себя, и он перестанет смеяться.
– Подумайте – у него же нет совести, ему будет все равно. Лучше, если вы будете жить…
– Ему станет стыдно, я знаю, ему станет стыдно. На одну секунду, на одну минуту – пускай хоть на минуту… вам не понять… Лида, я вижу, что вы не хотите возвратить револьвер. Только посмейте! Я вас уничтожу!
– Я не хочу, чтобы вы умирали.
– Я уже мертвая. А вы должны мне вернуть револьвер после ужина. Сразу после ужина вы подойдете и скажете мне, где вы его спрятали. Если вы не подойдете, то я скажу Яну, что револьвер у вас. И он вас посадит в тюрьму. Я вас не буду жалеть, потому что меня никто не жалеет.
Альбина закашлялась.
– Все! – крикнула она. – И не стучите, и не зовите! – Она нырнула внутрь комнаты, и слышно было, как повернулся ключ в замке.
– Альбина!
Никакого ответа.
Лида поняла, что и в самом деле глупо стоять перед этой дверью.
Она пошла обратно. И вовремя – у лестницы ей встретился Алмазов.
– Что вы в наших краях делаете? – спросил он весело. Он весь лучился радостью – что-то ему удалось добыть.
– Я заходила к Глазенапу, – сказала Лида. – Мне надо было взять у него венок.
– Какой венок?
– Для римского патриция – он у него сломался.
– А где венок?
Алмазов полуобнял Лидочку за плечи и потянул к себе.
– У Глазенапа никто не открывает. Вы его не видели?
– Умница, – еще шире засмеялся Алмазов. – Глазенап внизу. В ночной рубашке, а член торчит наружу.
Лида выскользнула из его объятий и побежала к себе. Алмазов смеялся вслед.
И, только добежав до своей комнаты и вломившись в нее, что сделать было нелегко, потому что Марта с Ванечкой сунули в ручку двери ножку стула, которую Лидочка в отчаянии сломала, Лидочка поняла, что она спасена. И ей было плевать на то, что Ванечка натягивает на себя одеяло, а Марта кричит придушенно: