Клады великой Сибири
Шрифт:
Все, кроме молодой девушки, бросились исполнять его приказание.
И это было как раз вовремя.
От страшно быстрого вращения валы страшно нагрелись и грозили загореться.
Работа закипела.
Между тем воздушный корабль уменьшил ход до минимума и медленно опускался вниз.
Главные вершины Тянь-Шаня остались позади, и впереди виднелись лишь горные отроги, покрытые зеленым лесом и каменными выступами голых скал.
Тут начинался Восточный Туркестан.
Далеко внизу,
Лишь только корабль возвратился на свою нормальную высоту, Суравин сменил Бромберга.
К вечеру впереди блеснула длинная волнистая полоса.
– Река Тарим, самая большая река Восточного Туркестана, – заметил Верлов. – Она впадает в озеро Кара-Буран. Мы остановимся на ночь около устья притока Яркенд-Дарьи. Эти места мне знакомы. Я уже был здесь, когда пробирался из Тибета.
Действительно, когда начало темнеть, Бромберг выбрал место на берегу Тарима, свободное от кочевников и их стад, и спустился на землю.
– Идемте ловить рыбу! – предложил Суравин. – Я захватил с собою снасти и удочки.
Предложение было принято, и вся компания, весело болтая, направилась к реке.
Снасти оказались сибирскими.
Посредством каменных якорей по дну реки был проложен тросовый канат, от которого на три четверти один от другого шли отводы длиною в аршин, в конце которых были прикреплены острые крючки длиною по вершку; чтобы отводы и крючки не тонули, а стояли в воде стоймя, к крючкам были прикреплены поплавки.
Крупная рыба хорошо попадает на эти крючки.
Переплывая через снасть, она видит блестящие, колеблющиеся крючки и начинает заигрывать с ними.
Но едва коснется она крючка, как острый конец впивается ей в тело.
Рыба начинает биться, попадает на соседний крючок и окончательно запутывается.
Вот такие-то снасти расставили путники.
– Мы осмотрим их с рассветом, а пока давайте удить! – предложил Суравин.
Выбрав место на берегу около корней, все общество принялось удить.
Вероятно, кочевники не особенно распугали рыбу, так как караси, форель и крупная плотва то и дело попадались на удочку.
Не прошло часа, как рыба для ухи была наловлена, и молодая девушка весело принялась хозяйничать.
Ночь провели в палатках, а с рассветом поехали осматривать снасти.
Улов превзошел все ожидания.
Два больших и пять мелких осетров были сняты с крючков.
– Чудесно! – воскликнул Верлов. – Мы заморозим их в рефрижераторе, и нам хватит рыбы на несколько дней. Кроме того, мы будем иметь хороший запас икры.
В пять часов утра воздушный корабль поднялся на воздух и понесся снова на восток, придерживаясь градусов на
Бромберг дал полный ход.
Спустя четыре часа корабль пронесся над рекой Черчен и поплыл в воздухе над Небесной империей.
Далеко на севере синели горы Нань-Шаня, а на юге, немного подальше, едва виднелись горы Куэнь-Луньской цепи.
Теплый юго-восточный ветер слегка окреп в этой громадной долине, и корабль медленно шел вперед, работая полным ходом.
– Надо подняться! – решил Бромберг.
Действительно, поднявшись на высоту трех тысяч восьмисот футов, корабль попал в попутное воздушное течение и понесся с быстротою птицы.
Чи-Най-Чанг казался теперь страшно возбужденным.
Он все время что-то бормотал по-своему, грозил кулаком невидимому врагу и выказывал все признаки нетерпения.
В своих порывах он был до того смешон, что путешественники едва сдерживались, чтобы не расхохотаться ему в лицо.
VIII. Арест
Но вот и река Хуан-Хэ осталась позади…
Воздушный корабль повернул еще сильнее на юг и понесся по направлению к городу Лунь-Ань.
Чи-Най-Чанг положительно не сидел на месте.
Он то выскакивал наверх, то возвращался в каюту, хватался за разные предметы, бормотал что-то себе под нос.
Близость врага делала тихого Чи-Най-Чанга неузнаваемым.
Но не менее его волновались и остальные.
Только Верлов казался спокойнее других.
Он как-то весь ушел в себя и все время, не отрываясь, работал над географической картой.
– Э! Да я и забыл вам сказать, что завтра китайский Новый год! – воскликнул он вдруг, отрываясь от своей работы.
– Да, наш Новый год, – отозвался Чи-Най-Чанг. – Завтра большой праздник – бонза Лиу-Пин-Юнг будет все время до обеда сидеть в храме.
– Там мы его и поймаем! – сказал Верлов.
– И я посажу его на кол! – воскликнул Чи-Най-Чанг.
– Как – на кол?! – удивился Верлов.
– Очень просто. Я вобью острый кол в землю, свяжу проклятого Лиу-Пин-Юнга, посажу его на кол и буду смотреть на него, пока кол не вылезет у него где-нибудь среди плеч или из шеи…
– Фу, какая гадость! – воскликнула Вера Николаевна.
– В этом отношении китайцы не знают жалости, – ответил Верлов.
– Меня не жалели, когда распинали, – буркнул Чи-Най-Чанг. – Зачем его жалеть? Я посажу его на кол и выжгу ему один глаз.
– Слушайте, Иван Александрович, – закричала девушка. – Скажите ему, чтобы он не говорил таких ужасов.
Суравин улыбнулся.
– Успокойся, Вера, мы не дадим ему казнить Лиу-Пин-Юнга!
Чи-Най-Чанг угрюмо взглянул на Суравина и вышел из каюты.