Классическая проза Дальнего Востока

Ихара Сайкаку

* * *

Над восточной горой проплывает луна. Не смолкают сорок и ворон голоса!.. Ночь, глубокая ночь холодна. На одежде сверкает роса. Где одежды и шапки чиновников? Где кисти, свитки древних ученых? Давно Поистлели в песке и подземной воде и в забвенье ушли, на самое дно... Древний город разрушен. В небесный чертог вознесся король; но если б сейчас, По ошибке, на землю вернуться он мог, что нашел бы ныне у нас? От его золотых колесниц, от коней не осталось даже следа, - Заросла дорога травой, и по ней лишь монахи идут иногда...

* * *

Студеная

осень... С травы облетает роса, посветлели уже облака вдалеке. С переката чуть слышно журчат голоса - души воинов суйских вторят реке. Стала звонкой цикадой царевны душа, и грустна ее песенка - не умолкает она! Императорская дорога пуста: ни одна на ней колесница теперь не видна. На месте дворца - бурелом, поваленных сосен стволы, лишь колокол спорит с глухой тишиной... Слагаю стихи, взобравшись на гребень скалы, но видом никто не любуется вместе со мной, Мне тревожно и сладко, веет ветер ночной. Я стою и гляжу сквозь легкий туман На холмы, озаренные полной луной, на бегущий внизу Пхэган... "

Когда было закончено шестое стихотворение, юноша, хлопая в ладоши и приплясывая, стал повторять строку за строкой. Время от времени он останавливался и переводил дух. Ни рокот струн, ни звук свирели не сопровождали его пение, но сколько было в нем разнообразных чувств: то казалось, будто пляшет дракон в мрачном ущелье, то будто стонет несчастная вдова в одинокой лодке.

Наступила уже третья стража, когда юноша наконец умолк и решил возвратиться, но вдруг с западной стороны донесся звук приближающихся шагов; Хон решил, что это кто-нибудь из монахов, услыхав его голос, удивился и пришел узнать, что здесь происходит. Молодой человек сел на ступеньку и стал ждать. Видит - появилась прекрасная дева в сопровождении двух прислужниц; У одной в руке опахало с яшмовой ручкой, у другой - веер из тонкого шелка. Строгостью одеяния и достоинством манер дева походила на барышню из знатного дома. Хон спустился с лестницы, притаился за стеной и стал смотреть, что они будут делать.

Облокотившись на перила в южной части павильона и любуясь луной, дева негромко запела. Нечто игривое появилось в чертах ее лица, но при этом оно ничуть не утратило своей благопристойности. Служанки разложили перед девой парчовые подушки.

Она села, оправила одежду и спросила звонким голосом:

– А куда делся тот, кто слагал здесь стихи? Я ведь не дух, что насылает любовные чары, не обольстительница с ножками-лотосами!.. Какая удача, что сегодня куда ни глянь - на тысячи ли раскинулось безоблачное небо, катится по небу холодный круг месяца, и от блеска его побледнела Серебряная река! Опадают плоды с коричного дерева, и похолодало в Нефритовом тереме. Можно ли в такую чудесную ночь не излить сокровенные чувства, кубком вина провожая каждую песнь!

Долго переминался Хон с ноги на ногу, не зная - страшиться ему или радоваться. Наконец он решился тихонько кашлянуть. К нему тотчас подошла служанка и сказала:

– Госпожа просит вас пожаловать.

Юноша робко приблизился и, отвесив поклон, опустился на колени. Красавица не выказала ему особого почтения, только произнесла:

– Можете подняться сюда.

Служанка мигом поставила между ними ширму, наполовину скрывшую лицо девы. Та продолжала с невозмутимым видом:

– Что за стихи вы сейчас читали? Прочтите-ка их еще раз для меня!

Юноша вновь прочитал одно за другим все шесть стихотворений.

– А вы, оказывается, знаете толк в стихах!
– с улыбкой сказала красавица и велела служанкам принести вино и закуски.

Кушанья оказались непривычные для смертного - такие твердые, что не укусишь. Вино тоже нельзя было взять в рот - одна горечь.

Дева с усмешкой промолвила:

– Может ли житель этого бренного мира оценить по достоинству нектар из белой яшмы и мясо красного дракона! Сходи поскорее в монастырь Священной защиты, - приказала она служанке, - и попроси у монахов вареного рису.

А надобно вам сказать, что в монастыре том не было никаких монахов, одни только статуи архатов.

Служанка побежала исполнить повеление и очень скоро вернулась, неся, как и было ей сказано, вареный рис, только без всякой приправы. И снова раздался голос красавицы:

– Сбегай к Винному утесу и попроси какой-нибудь закуски.

(А под утесом в озере жил дракон.)

Прошло совсем немного времени, и появилось блюдо с мелко нарезанным карпом. Хон с удовольствием принялся угощаться. Не успел он закончить трапезу, как дева написала на бумаге из листьев коричного дерева стихи, созвучные по настроению стихам молодого человека. Через служанку она передала их Хону. Вот эти стихи.

* * * "Лунный свет над восточной беседкой разгоняет ночную тьму. Задушевные речи нередко порождают печаль... Почему? Ветви -

словно зеленая крыша, колонной высится ствол, И река сияет, колыша волны, как юбки подол. Словно птиц перелетная стая, проносились тут времена, Шли события, нарастая, как в реке - за волной волна. На душе - томительно странно... Кто поймет мой ночной полусон? Из-за гущи лиан, средь тумана, колокольный слышится звон. * * * От города к югу, в долинах плутая, двумя рукавами ветвится река. С криком слетает гусиная стая на синий плес, на полоску песка. Вовек королевская колесница сюда не прикатит; скрылся дракон. Могилой стала земля, - ей снится свирельная трель минувших времен. Облако озарено лучами позднего солнца... Хмельна от вина, Перед дождем в заброшенном храме слагаю стих за стихом дотемна. С болью гляжу на верблюдов медных, позеленевших, скрытых листвой, Жизнь, отгремевшая в бурях победных, Облачком стала и мглой дождевой... * * * Плачет цикада на высохшей ветке, никнут желтые травы, шурша... Едва поднялась я к высокой беседке - тоской омрачилась моя душа. Стихающий дождь и рваные тучи напомнили мне о беге веков, И символом бренности неминучей упала в воду горсть лепестков. А волны плещут снова и снова, бьют о край скалистой стены. Беседка, среди теченья речного, озарена лучами луны. Могучей жизни уклад старинный когда-то цвел над этой рекой, А нынче безлюдные эти руины переполняют сердце тоской. * * * Горы - ярче парчи, воздух - чище слюды, но пейзаж осенний печален... Кроны кленов у берега шумной воды скрыли стены развалин. Что за странные звуки слышны вдалеке?
– Это стук вальков о каменья. Чалят лодку, и крик на туманной реке гулко слышится из отдаленья. Одинокое дерево возле скалы издает печальные вздохи. Древний памятник выступает из мглы - отшумевшей, ушедшей эпохи... Прислонившись к перилам, в беседке стою молчаливо и строго. Лунный свет и волна вторглись в душу мою, - в ней печаль и тревога. * * * Дворец Владыки Небес чуть-чуть горсткой звезд озарен. Ясна луна, бледен Млечный Путь, и в мире царствует сон. Я только теперь осознала вполне, что расцвет бесследно пройдет, Что новое воплощение мне лишь новую боль принесет. Но в чарке не оскудело вино, и нас дурманит оно. Минувшее пылью покрылось давно, тоскуй, не тоскуй - все равно! Герои, чья слава храниться должна вовеки в преданьях людских, - Истлели. Пустые одни имена остались нынче от них.

* * *

Ночь склонилась к рассвету. Руины стены, пережившей столько времен, Озаряет свет равнодушной луны, покидающей небосклон. Скоро каждый из нас в мир особый, свой, Отойдет, утечет, как ручей, И лишь память о радостной встрече со мной пронесется сквозь тысячу дней. Мы проститься должны над шумной рекой, в этой беседке, увы! Лучезарные звезды ушли на покой, блещут росы на стеблях травы. Но приникнет ли снова стих ко стиху? Мы сойдемся ли снова и где?
– Легче персикам вызреть на голой скале