Классическая проза Дальнего Востока
Шрифт:
и в морях иссякнуть воде!.. "
Стихи девы привели юношу в восторг. Но тут ему показалось, что красавица собирается покинуть павильон. Желая удержать ее подольше, Хон обратился к ней с вопросом.
– Смею ли я узнать, из какого рода вы происходите и какое носите имя?
– спросил он.
Дева, печально вздохнув, так отвечала:
– Ваша недостойная собеседница происходит из рода Киджа, предки мои - иньские властители. Когда древний мой прародитель получил во владение эту местность, он во всем - в ритуалах и музыке, в канонах и наказаниях - наставлял народ с помощью восьми заповедей. Оттого-то более тысячи лет процветала наша страна и распространялось в ней просвещенье. Но пришло лихое время, Небо лишило нас своей благосклонности, разом обрушились на страну засухи и прочие беды. Государь, мой покойный отец, потерпел поражение от безвестного простолюдина, и пришлось ему покинуть храм своих царственных предков. Ви Ман, воспользовавшись смутой, похитил его трон. Злой рок постиг страну Чосон. Я же, слабая девушка, охваченная горем и смятением, решила ценой жизни сохранить верность трону. Вдруг мне явился некий святой и, ласково утешая меня, сказал: "Я - один из основателей этого государства. Как только закончился назначенный мне срок царствования, я удалился на остров посреди моря и приобщился к сонму бессмертных. Тому уже не одна тысяча лет. А ты, девушка, готова последовать за мной в Пурпурный чертог и в Потаенную столицу, чтобы жить там привольно и радостно?"
Я сказала, что готова. Тогда он взял меня за руку и повел за собой. Он поселил меня одну в павильоне и стал приносить мне эликсир бессмертия с Потаенных островов. Так прошло несколько дней, и вдруг я почувствовала, что тело мое обрело легкость, а дух окреп; мне даже стало казаться,
Однажды, когда ярко блистало осеннее небо, а яшмовый свод был прозрачен и ясен, когда свет луны потоком струился на землю, я запрокинула голову и стала смотреть на лунную жабу и коричное дерево. И тут во мне родилось неодолимое желание полететь на луну, и я полетела, взошла там в обитель Холода и Пустоты и в Хрустальном дворце преклонила колени перед Чан-э. Она же, видя, что я целомудренна, скромна и к тому же сведуща в науках, обратилась ко мне с такой речью:
– Хотя и зовут у вас обитель бессмертных краем блаженства, сотворена она из праха и из пыли. А как чудесно ступать по синеве небосвода и впрягать в колесницу белого феникса, упиваться нежным ароматом под сенью алого коричного дерева и, словно покрывалом, окутывать себя прохладными лучами в небесной лазури, праздно бродить по Нефритовой столице и купаться в Серебряной реке!
И велела мне Чан-э прислуживать при алтаре с благовониями и помогать ей во всем. Наслаждалась я там блаженством, какого и не передашь словами.
Но нынешней ночью мною вдруг овладели думы о родине. Посмотрела я с высоты на этот бренный мир, недолговечный, как мотылек-однодневка, отыскала знакомые с детства места. Все здесь осталось, как прежде, только близких людей уже нет. Лунным сиянием залиты поля былых сражений, белая роса омыла нагромождения развалин. Я рассталась с прозрачной твердью, опустилась поспешно на землю, поклонилась могиле предков. А потом мне захотелось побродить над рекой у павильона, дать выход глубокому чувству... Тут я встретила вас, ученый юноша, и меня охватили радость и смущение. И дерзнула я своей грубой, бесталанной кистью прибавить несколько строк к вашему драгоценному творению. Не потому, что нашла у себя дар слова, но лишь затем, чтобы поведать о своих чувствах.
Хон упал на колени и, коснувшись лбом земли, произнес:
– Я, низкорожденный и невежественный, не смел даже надеяться, что дева из царского рода, небесная фея откликнется на мои строки!
Он приблизил к себе листы с ее стихами, проглядел их еще раз и тут же запомнил. Затем снова почтительно склонился и сказал:
– Не просветленный благодатью, я глубоко погряз в грехах и не в силах вкусить пищу бессмертных. Поистине чудо, что я хоть немного разбираюсь в письменах и рисунках и слышал кое-что о заоблачных напевах. Я, разумеется, не могу и мечтать о всех четырех удовольствиях жизни, но прошу вас написать мне в назидание сорок двустиший на тему: "Любуюсь луной осенней ночью в беседке над рекой".
Красавица кивнула, насытила тушью кисть, взмахнула ею - и на бумаге словно завихрились тучи и заклубился дым. Миг - и стихи были готовы:
"К павильону Плывущей лазури лунной ночью упала роса. Млечный Путь нежным светом омыл небеса. Тень павлоний - не преграда палящей жаре. Лунный мир потонул в серебре. Здесь двенадцать террас - и по-своему все хороши. Ветерок пробудился в душистой глуши. Он коснулся утомленных, поникших ресниц, Будит их, словно дремлющих птиц. На бегущих волнах остроносые лодки видны, И жилье бедняка освещается светом луны. Виден остров, где густые цветут камыши, И сдается - звучит затаенная песня в тиши. Красота этих мест в изумленный вторгается взор. Все вокруг словно яшмовый высек топор. Так прекрасен дворец, где владыка - подводный дракон. Мир - как царство умерших, где факел огромный зажжен. Гун-юань и Чжи-вэй побывали тут вместе со мной. Лунный свет падал вниз, как поток ледяной. И пугал в царстве Вэй длиннохвостых сорок Что за зной - даже ветер не впрок! Озаряет луна черных буйволов княжества У... Вся земля в эту пору глядит на луну. Мы замок нашим старым ключом отомкнем И вдвоем веселиться пойдем. В эту пору Ли Бо подымать свою чарку любил, И У Ган ствол коричный упорно долбил... Белой ширмой восхищен вознесенный мой взор: На шелку вышит пестрый узор. Надо мной колесо ледяное - луна, Над моей головой, словно зеркало, блещет она, Под луной на бегу золотится волна. И вокруг - тишина, тишина... Острый меч подниму и коварную жабу убью. В западню зайца лунного я заманю. Дождевая с края неба развеялась мгла И дымок с горных троп увела. Выше старых стволов этой древней террасы порог, А к реке пролегли десять тысяч дорог. Кто не сыщет верный путь свой у этой реки - Пропадет на чужбине с тоски. Я вернулась домой, на родимую землю свою. Друга встретив, с ним рядом стою. Поверяем друг другу мы заветные чувства сейчас, И вино чем-то сблизило нас. Сочиняя стихи, мы устроили нынче какчхок И глотком провожаем каждый глоток. Пусть в жаровне потемнел уже уголь давно, Но горит в наших чарках вино. Пена бьет через край, и куренья струят аромат. Журавли между сосен тревожно
Дева отбросила кисть, взмыла ввысь и исчезла неведомо куда. Но перед тем, как покинуть юношу, велела служанке передать ему такие слова: "Строги веления Небесного владыки. Настала пора - уже впрягают белого феникса; не окончена возвышенная беседа, тоска проникла мне в душу".
Вдруг налетел вихрь, сбил юношу с ног и вырвал у него заветные листы, видимо, затем, чтобы стихи гостьи из иного мира не распространились среди людей. Хон застыл в растерянности и погрузился в глубокое раздумье. "Сон ли то был? Вроде бы не сон... Наяву ли это было? Не похоже, что наяву... " Опершись на перила, он старался припомнить каждое слово прекрасной девы. Вновь и вновь переживая чудесную встречу, он сокрушался, что не высказал деве своих чувств, и в конце концов сложил такие стихи:
"В павильоне чудесная встреча! Она - как сон под луной. Мне доведется ли снова напиток испить неземной? Даже бесстрастные волны плачут вместе со мной!"Прочитав стихи вслух, он огляделся вокруг и прислушался: гудел колокол в горном храме; в прибрежном селении пели петухи; луна ушла на запад, и в небе ярче заблестели звезды. Слышно было, как пищат крысы да цикады поют возле павильона. Скорбь и благоговейный трепет овладели Хоном - он страдал оттого, что не смог удержать красавицу. Спустившись к реке, юноша сел в лодку и, вконец расстроенный, поплыл к тому месту, где покинул своих спутников. На судне его стали спрашивать, где он провел ночь. Хон в ответ выдумал, будто еще с вечера ему пришло в голову порыбачить при луне. Взял-де он удочку, добрался до Чан-гёнмун - ворот Долгого счастья - и расположился возле скалы Обращенной к Небу. Думал было добыть, что называется, "золотую чешую", однако ночь оказалась холодной, и в студеной воде не удалось поймать даже карася. Такая досада!.. Никто из спутников не стал допытываться, так ли было на самом деле.
С той поры Хон все думал и думал о прекрасной деве. Он стал чахнуть, ослаб и исхудал. Когда он добрался до дому, мысли его путались, а речь была несвязной. Долго метался он в постели, но болезнь все не проходила.
Однажды юноша увидел во сне красавицу в изысканном одеянии. Она подошла к нему и сказала:
– Дева-госпожа замолвила за вас словечко перед Верховным государем. Ценя ее за таланты, Верховный государь соблаговолил определить вас в свиту бога созвездия Волопаса. Таково повеление Небесного владыки, и никто не смеет его нарушить!
Юноша проснулся в страхе и тут же велел домашним умыть его, переодеть, возжечь курения, подмести двор и разложить циновки. Потом он лег, подпер рукой щеку и незаметно отошел. Случилось это в девятом месяце, как раз во время полнолуния. Несколько дней пролежал он в гробу, но цвет лица его не менялся. И люди решили, что он приобщился к сонму небожителей.
Мышь под судом (фрагменты) [47]
47
Мышь под судом (Фрагменты)
Лим Дже
Перевод печатается по книге: Лим Дже. Мышь под судом. М., "Художественная литература", 1964.
291. Ча– мера длины, равная 3, 3 см.
Чхи– мера длины, равная 3, 3 см.
Королевская кладовая– правительственный склад, в котором хранились неприкосновенные запасы зерна на случай неурожая или стихийного бедствия.
Сом– мешок, как мера емкости, равная примерно 80 кг.
292. ... поэты древности писали обо мне в "Щицзине"...– В древнекитайской "Книге песен" в разделе песен царства Вэй есть стихотворение "Большая мышь", в котором говорится о жадной мыши.
Совершенный муж упомянул мое имя в "Лицзи".– Подразумевается "Книга церемоний" (ок. IV в. до н. э.), представляющая собой свод древних установлений, норм обычного права и ритуальных предписаний. Создание ее приписывалось Конфуцию.
293. Семь отверстий (на голове)– глаза, уши, ноздри и рот.
Сын Неба.– Так именовали императора в Китае потому, что он приносил жертвы Небу.
294. ... закукует свое: "Лучше вернуться!"– Согласно китайской легенде, правитель царства Шу, потрясенный добродетельными качествами одного из своих приближенных, передал ему власть, а сам ушел в горы, где и скончался во вторую луну, когда кукуют кукушки. С тех пор стали считать, что кукование кукушки - это плач души правителя Шу.
Пять отношений.
– Имеются в виду взаимоотношения между людьми, составлявшие основу конфуцианского учения: между государем и подданными, родителями и детьми, старшими и младшими в семье, супругами, друзьями.
297. Луань– в китайских мифах сказочная птица с красным оперением, на которой будто бы ездят бессмертные.
Пэн– по поверьям китайцев, огромная баснословная птица.